Подобные рассуждения как бы естественным образом подводили к мысли о грядущей освободительной миссии Советского Союза, которая была достаточно прозрачно выражена в уникальном сталинском документе — знаменитом «Кратком курсе истории ВКП(б)», выпущенном в сентябре-октябре 1938 г. А именно в разделе «Теория и тактика большевистской партии по вопросам войны, мира и революции» главы 6-ой, посвященной периоду Первой мировой войны. Начинается раздел с противопоставления пацифистам, «вздыхающим о мире и ограничивающимся пропагандой мира», большевиков, которые «стояли за активную революционную борьбу за мир вплоть до свержения власти воинствующей империалистической буржуазии». Положение о достижении мира через борьбу за власть дополнялось обоснованием права большевиков на ведение «справедливой» войны, имея в виду: «либо защиту народа от внешнего нападения и попыток его порабощения, либо освобождение народа от рабства капитализма, либо, наконец, освобождение колоний и зависимых стран от гнета империалистов»{318}.
Положения о неприемлемости пацифизма для большевиков и их готовности вести так называемые справедливые войны были повторены в выступлении Сталина 1 октября 1938 г. на закрытом идеологическом совещании, посвященном выходу в свет «Краткого курса истории ВКП(б)», и вошли в Постановление ЦК ВКП(б) от 14 ноября 1938 г., принятое по этому же поводу (подробнее об этом уже говорилось). Подчеркнем только, что в постановлении ЦК отвергалось как «извращение» марксистско-ленинских взглядов по вопросу о характере войн в современную эпоху «непонимание различия между войнами справедливыми и несправедливыми, неправильный взгляд на большевиков, как на своего рода пацифистов»{319}.
Основным документом предвоенной советской внешней политики считается доклад Сталина на XVIII съезде ВКП(б)
10 марта 1939 г. Единственное его публичное выступление за долгое время, убедившее аккредитованных в Москве иностранных дипломатов в том, что Советскому Союзу не по пути со странами западной демократии. В выступлении, получившем известность на Западе как «речь о жареных каштанах», ставилась задача «соблюдать осторожность и не дать втянуть в конфликты нашу страну провокаторам войны, привыкшим загребать жар чужими руками»{320}. Сомнений в том, что провокаторами войны он считает Англию и Францию — из-за их политики умиротворения, Сталин не оставил.
В докладе, решением съезда принятого в качестве руководства для партии{321}, было сказано много такого, что позволяет с большой долей уверенности судить о далеко простирающихся антикапиталистических замыслах Сталина, о его внешнеполитической стратегии, о том, каким ему виделся путь к достижению его классово-имперских целей.
Ранее, в международном разделе последней главы «Краткого курса истории ВКП(б)», обвиняя западные «демократические» (в кавычках) страны в том, что они боятся рабочего движения в Европе и национально-освободительного движения в Азии «еще больше», чем фашизма, Сталин обошелся без упоминания Советского Союза. Теперь, на съезде, критика политики Запада, прежде всего политики «правящих консервативных кругов Англии», трансформировалась в громкое обвинение в провоцировании войны против СССР. «Действительную подоплеку политики невмешательства» демократических стран Запада Сталин усмотрел в их стремлении стравить СССР и Германию без «видимых на то оснований». Тем самым, продолжил он, «так называемые демократические страны» начали большую и опасную политическую игру, которая «может окончиться для них серьезным провалом»{322}.
В свое время, в середине 1930-х годов, попытка углубить противостояние западных стран и нацистской Германии провозглашением своей готовности участвовать в создании системы коллективной безопасности в Европе ничего не дала Советскому Союзу. Что стало окончательно ясно, когда в Мюнхене Англия и Франция принудили Чехословакию уступить нацистской Германии населенную преимущественно этническими немцами Судетскую область{323}. Это было далеко не первым отступлением западных стран перед требованиями Гитлера, который уже давно вступил на путь ревизии Версальского мирного договора, заключенного по итогам Первой мировой войны.
Нерешительная политика западных стран, ограничивающихся, по словам Сталина, уговариванием фашистов «не доводить дело до крайности», никак его не устраивала. Настало время попытаться добиться той же цели — чтобы началась война между государствами «враждебного капиталистического окружения», поощрив антизападную активность Германии. Если в рамках коллективной безопасности советская помощь была обещана Западу, то настало время довести до Германии свою готовность отказаться от этого. Дать ей знать, что Советский Союз придерживается политики, отличной от политики держав Запада.
Впрочем, такие сигналы с советской стороны подавались неоднократно. Об этом можно судить, например, по уже упоминавшейся ранее перепечатке в «Правде» в конце января 1939 г. статьи из английской прессы под названием «»Ньюс кроникл» о советско-германском сближении». С ее тезисом, что «СССР намеревается вступить в соглашения со своими соседями при условии сохранения мира для себя»{324}. А вскоре, на партийном съезде в марте, этот тезис получил силу официальной внешнеполитической установки. В докладе Сталина был сделан упор на готовность установить «мирные, близкие и добрососедские отношения» со всеми странами — при одном-единственномусловии: «поскольку они не попытаются нарушить интересы нашей страны… не попытаются нарушить, прямо или косвенно, интересы целостности и неприкосновенности границ Советского государства». В условиях расширявшейся агрессии нацистской Германии в Европе и ее союзницы по Антикоминтерновскому пакту 1936 г. Японии — в Азии следование принципу «моя хата с краю» никак нельзя назвать вкладом во всеобщий мир.
К этому времени окончательно обозначились враждующие капиталистические коалиции, в сталинской интерпретации — «агрессивные» и «неагрессивные» страны: Германия, Япония и Италия против Англии, Франции и США. Все говорило о том, что и новая мировая война, по примеру первой, будет коалиционной. Г.Л. Уэйнберг, американский специалист по истории германо-советских отношений в 1939–1941 гг. и автор обобщающего труда по истории Второй мировой войны, писал, что этого не уяснил для себя Сталин, характеризуя по этой причине его предвоенную внешнюю политику как ошибочную{325}. Но при таком взгляде на советскую внешнюю политику не учитывается, что дело шло к размежеванию и схватке между, по Сталину, «фашистскими» и «так называемыми демократическими» странами. К междоусобице внутри «враждебного капиталистического окружения», что открывало перед Кремлем соблазнительные возможности внешнеполитического маневра. Это и проявилось в двойственности советской предвоенной дипломатии — в ведении официальных переговоров с западными странами для противодействия агрессии Германии и тайных «разговоров» с той же Германией, приведших к заключению советско-германского пакта о ненападении. Междоусобица в лагере классовых врагов облегчала миссию «исторического возмездия» буржуазному Западу, исполнителем которой Сталин считал, понятно, самого себя, однажды уже сумевшего победить буржуазию русскую. Уже в то время Сталин видел себя в роли верховного арбитра (если не правителя) в послевоенной, обессиленной мировой войной Европе. Для реализации такого замысла у него были ресурсы подымающейся сверхдержавы: глобальная стратегия, растущий военно-экономический потенциал, претендующая на универсальность идеология.
Во всем этом отразилась последовательность классового подхода — неотъемлемого элемента политической культуры большевизма. Продолжился международный курс Советского Союза, рожденного с выраженным признаком тоталитаризма — монопольно господствующей идеологией, опирающейся на грубое насилие, и с самого начала во многом выказавшего себя деструктивным субъектом международных отношений. СССР за все время своего существования не проявлял никакого желания пересмотреть свои антикапиталистические общественно-политические ориентиры.
В этой связи еще раз обратим внимание на преемственность между двумя сталинскими документами — международным разделом последней главы «Краткого курса истории ВКП(б)» (сентябрь-октябрь 1938 г.) и докладом Сталина на XVIII съезде (март 1939 г.). На то, что важнейшие положения первого документа были повторены, зачастую буквально, во втором. Следовательно, можно сказать, что основные внешнеполитические положения доклада на партийном съезде были сформулированы Сталиным заранее, за полгода до съезда, о чем говорят следующие факты и аргументы: