скрадывал их нелепое передвижение, позволяя двигаться тихо.
Добрались до поваленного дерева. Залегли. Вадим с Николаем – рядом, Вера – чуть в стороне. Сквозь выбеленные солнцем сучья, облепленные клочьями мха и свисающей паутины, разглядывали лагерь.
Чум, палатки, чёрное пятно кострища, нарты, разбросанные вещи – словно ничего не произошло вчера. Пусто только… Тревожно как-то… И костёр не дымит.
– Андрея нет, – шепнул Колька Вадиму.
Тот кивнул – мол, сам вижу.
Лежали за поваленным деревом долго – может, час. Изредка поглядывали, но в основном слушали – слушали лес вокруг себя. Поначалу вздрагивали от каждого шороха, от неожиданного звука. Скрип дерева, перепархивание птицы с ветки на ветку отзывались волной страха, что мгновенно прокатывал по телу от затылка до пяток. Потом привыкли. Это был голос леса.
Колька замер, уткнувшись лицом в локтевой сгиб руки. Казалось, спит.
Вадим лежал на спине, рассматривал белёсое небо над головой, замершие ветви деревьев. Мох мягкий, лежать удобно. Пока шли – согрелись. Навалилось сонное оцепенение. Происходящее опять стало казаться нереальным. Это не он сейчас здесь лежит под поваленным деревом, это кто-то другой. И это тот – другой – спокойно перебирает в голове варианты… Куда делся отец? Он же сам всё видел, рядом был. С такой раной не выжить. А вдруг? Нет. Где тогда тело? В чум занесли? Что дальше делать? Ведь это ему теперь решать, только ему. Ну что, дурак, дождался? Ты теперь за главного…
Только Вера неотрывно смотрела на палатки, на занавешенный пологом вход чума – если кто-то остался, не все уплыли, он где-то в лесу, может, прямо у них за спиной, а может, в палатке или в чуме – ждёт с ружьём наизготовку, тоже прислушивается. Готов выскочить при малейшем подозрительном шуме и расстрелять в упор. Ведь знают же, видели, что оружия у них нет. Чего им опасаться? Хотя… Виталий с собой ружьё забрал. Что с ним? Жив?
Колька поднялся во весь рост неожиданно, не предупредив.
Просто встал и пошёл в лагерь. Даже не оглянулся.
Они замерли, затаились, не зная, что делать. Остановить? Кричать? Идти за ним?
Колька шёл спокойно, уверенно, открыто. Шаг – размашистый. Хозяин жизни!
Вышел на поляну. Даже по сторонам не смотрит. Не боится.
Мимо потухшего кострища – к палатке. Присел на корточки, откинул полог.
Выпрямился. Сигарета во рту. Прикуривает.
Выстрел прозвучал гулко, словно где-то далеко огромной дубиной ударили по стволу сухого дерева.
Кольку согнуло пополам, отбросило к палатке. Сел на задницу и тут же завалился набок, ткнулся лицом в землю.
Вадим со странной застывшей гримасой на лице стал заторможенно подниматься, хотел встать, но Вера метнулась, перекатилась по земле – навалилась, вжала лицом в беломошник, зашептала сбивчиво: «Лежи, лежи, милый. Уже всё… Лежи, пожалуйста! Всё хорошо будет. Только тихо!»
Замерли, прижавшись друг к другу.
Сколько они так пролежали? Пять минут? Время остановилось.
Вадима била дрожь, сотрясала тело. Вера тихонько гладила его по спине, перебирала волосы на затылке. Старалась успокоить.
Это стрелялка, думал Вадим, обыкновенная компьютерная стрелялка. Это не на самом деле. Это ведь не больно будет? Просто такая игра! Он внутри игры – она когда-нибудь должна закончиться. Погаснет экран монитора, и он снова окажется у себя дома, возле выключенного компьютера.
Вера вдруг дёрнулась всем телом, заелозила ногами – дошло… поняла: «Если он видел, откуда вышел Николай? А он видел! Обязательно видел. Значит, он сейчас пробирается, подползает к нам. С какой стороны стреляли? Уходить! Скорее!»
Затрясла Вадима за плечо, зашептала: «Вадим, миленький, поползли. Скорее! Ну! Давай, давай! Ползи, пожалуйста. За мной. Только не вставай, не беги!»
Оглянулась напоследок. Николай так и лежал, скрючившись возле палатки, не шевелился.
Пуля в живот – это больно. Это запредельно больно. Больно так, что уже и боли, кажется, не чувствуешь.
Только ползти.
Кружится и тошнит. А блевануть не получается, одни позывы.
Полз, пока не упёрся в ствол той сосны – тоненький, шершавый – прижался щекой. А щека – огромная, горячая, толстая, словно кусок распаренного мяса. Каждую чешуйку коры чувствую, и пахнет – деревом пахнет, смолой, солнцем.
Пытался беломошник под куртку к ране напихать – елозил руками, скрёб, рвал. Не помню, смог ли…
Ни о чём не думал. Ни о ребятах, ни о сыне, ни о том, что надо обратно к реке выползать. Только сосну эту чувствовал. Запахом дерева дышал. Потом темнота.
Умер он через час, не приходя в сознание, прижавшись к стволу тонкой сосенки. Ласка успела отгрызть у него верхнюю губу, но боли он уже не чувствовал.
Речка тихая, спокойная. Течение – еле-еле… Лилии, кувшинки жёлтые, камыш вдоль берега. Лежишь на дне лодки, на небо смотришь, на облака. Ветви ивы нависают низко – шуршит вода под днищем – проплываешь медленно под ними, мимо…
Вера и сама не понимала, как им удалось вырваться. Её действия не поддавались логике – знала, что поступает неправильно, но ничего с собой поделать не могла – будь что будет.
Вместо того, чтобы отползать к лесу, где можно укрыться среди деревьев, они поползли почти на виду, по открытому прогалу, в сторону реки. А потом просто побежали вдоль берега. Не спеша, словно на обычной пробежке. И побежали не вниз, а вверх по течению.
Может, эта нелогичность действий и спасла их?
Вскоре лес поредел. Кустарник и редкие невысокие деревья. По берегу – тут и там навороченные каменные обломки. Уже не бежали, пробирались, перелезали через них.
Река здесь делала поворот. Поток с шумом, в ошмётках белой пены, вырывался на свободу, ободравшись о вздымающийся вверх каменный бок скалы.
И они полезли – вверх и вверх. На карачках, цепляясь за спутанные ветви чапыжника, хватаясь за облепленные мхом камни. Нужно было наверх! Добраться, перевалить, и тогда они скроются из вида для тех, кто внизу, кто ищет их, преследует, хочет зачем-то убить.
Доползли. Перевалили.
Открылась долина.
Река брошенным на землю серпом разрезала её. Несущаяся внизу вода отливала сталью. По берегу реки – неопрятное, вытянутое к горизонту пятно леса, из которого они только что вырвались. И тундра – без конца и края, разлившаяся во все стороны пологими холмами, словно волны громадные застыли, – серая, безразличная. Только на противоположном берегу, вдалеке, пятнышко – чёрное на сером – озеро.
Вера уже знала, куда идти.
Ещё в самом начале, когда они с дедом только пришли сюда, она обошла окрестности. Реку хотелось увидеть сверху, почувствовать, какая она, куда течёт, что там