ценности… В основном изучением материнства и младенчества во время своего визита в РСФСР она и занималась. Воспрепятствовать же выезду «на континент» беременной женщины с законным супругом было недальновидным ходом. Тем более после стольких хлопот со швейцаркой, которую много месяцев возили по РСФСР и показывали, что в социалистической стране все просто замечательно, а будет даже лучше. Запрет на выезд мог побудить ее раскритиковать «деспотичную советскую систему», которая закрывала границы даже для беременных иностранок и их русских мужей, не доверяя абсолютно никому.
В итоге Алехин и Рюэгг добились своего и начали собираться в Латвию. В загранпаспорте шахматиста появились разрешения видных политических деятелей того времени4. Свое согласие на отъезд Алехина дал заместитель народного комиссариата РСФСР по иностранным делам Лев Карахан – тот самый советский революционер, который подписал Брестский мир. А главное, возражений не имел начальник особого отдела ВЧК Вячеслав Менжинский, который когда-то вместе с шахматистом Ильиным-Женевским редактировал газету «Солдат», а вскоре после отъезда Алехина стал преемником «верного сына революции» Феликса Дзержинского.
В Европе к тому времени уже поселились многие отечественные шахматисты; не все они уезжали из РСФСР – кто-то покидал еще Российскую империю. В Германии обжился купец первой гильдии, видный теоретик шахмат Семен Алапин, который однажды во время международного турнира в Вене ворвался в зал, потребовав у чемпиона мира Вильгельма Стейница сыграть с ним матч. Среди его главных достижений – ничья в матче против австрийца Карла Шлехтера. Сын лесоторговца, рижанин Арон Нимцович после Первой мировой поселился в Дании; его игра часто становилась камнем преткновения для сильнейших шахматистов мира. На его счету было несколько крупных шахматных трудов. Савелий Тартаковер уехал из России рано – учиться, а когда его родителей зверски убили в Ростове в 1911 году, и вовсе перестал возвращаться домой и обосновался во Франции, располагая также польским гражданством. Когда после Второй мировой от Алехина отвернулись почти все, именно Тартаковер протянул ему руку помощи. Были и другие сильные игроки, покинувшие родину – и не всегда по политическим мотивам. До приезда Алехина в Париж, пожалуй, самым выдающимся шахматистом бывшей империи, поселившимся в Европе, был Акиба Рубинштейн. Алехину еще предстояло доказать свое превосходство – как над ним, так и над Хосе Раулем Капабланкой.
Александр Алехин покидал РСФСР тяжело. На Виндавский вокзал[10] в качестве провожатых пришли его брат Алексей и сестра Варвара. Шахматист взял с собой немного вещей, в том числе ту самую императорскую вазу, полученную в качестве трофея за победу в турнире любителей. Варвара не смогла сдержать слез, что неудивительно, учитывая ее чувствительную актерскую натуру. К тому же она наверняка понимала, что расставание может затянуться, особенно если Алехин посвятил ее в свои планы – а уезжал он всерьез и надолго.
На душе у Алехина должны были скрести кошки, ведь он оставлял дома огромную часть себя. Шахматы занимали почти весь его ум, и фигурам, конечно, было все равно, где Алехин переставлял их – да хоть у черта на куличках. Однако отсечение корней – родных земель, близких людей – стало шагом трудным, выстраданным. И при этом, вполне возможно, оправданным, даже спасительным. Алексей, пожимая брату на прощанье руку, вряд ли представлял, чем обернется его собственный выбор остаться дома. Однажды его заставили публично отречься от Александра, с которым его связывали исключительно теплые, искренние отношения. Словно злой рок преследовал семью Алехиных, ни одной спокойной судьбы…
Но был фактор, тяготевший тогда над миллионами судеб, – время, в которое родились все эти люди. Жестокие потрясения, перекраивавшие мир снова и снова, следовали длинной вереницей, и казалось, нет им конца и края. Человек и правда стал песчинкой, угодившей в бурю лихолетья: его крутило и вертело, а выживали только самые удачливые и стойкие. Времени на передышку давалось слишком мало, поэтому Алехин горел шахматами, чувствуя, что надо брать от них все, пока жизнь дает такую возможность.
И все же, глядя сквозь стекло купе на милые сердцу пейзажи, Алехин даже в самом худшем кошмаре не мог представить, что больше никогда сюда не вернется. Да, у него оставались вопросы, по какому пути пойдет страна, в которой к власти пришли столь суровые, во многом беспринципные люди, вершившие судьбами так, словно речь шла не о живых, а о предметах кухонной утвари. У него могли закрадываться подозрения, что режим еще долго не пустит его обратно. Но наверняка он рассчитывал на оттепель, на то, что жесткие карательные меры однажды прекратятся, появится больше свобод, и тогда он снова обнимет брата и сестру, пройдется по любимым маршрутам. В конце концов, даже если курс на завинчивание гаек остался бы неизменным, его мог выручить титул чемпиона мира – тогда Родина с радостью пустила бы к себе «блудного сына». Разные комбинации прокручивал Алехин у себя в голове, как и положено шахматисту, но не знал он, что в этой конкретной партии он уже потерпел поражение. Данная глава жизни закрывалась для него навсегда… Он сам приложил к этому руку, позволив себе крамольные высказывания и недвусмысленные поступки. Как только он выехал за пределы Родины, так почти сразу, движимый нуждой в деньгах, Алехин написал эссе Das Schachleben in Sowjet-Russland5(«Шахматная жизнь в Советской России»), оформленное в виде книги. К написанию его склонил берлинский издатель Бернгард Каган. В своем труде Алехин язвительно прошелся по событиям, происходившим в стране. Он назвал их «темной страницей истории», а красных властителей обвинил в разрушении шахматного наследия. Жалуясь, что к первому чемпионату РСФСР не был выпущен справочник, Алехин подчеркнул, что тогда бумагу выделяли только на коммунистическую пропаганду. Концовка и вовсе намекала, что шахматы в стране получат должный импульс лишь в том случае, если произойдет смена власти. Напиши он подобное дома (чего никогда бы не произошло), Алехина могли репрессировать, учитывая весь его «антисоветский багаж»… Находясь вне зоны действия губительных органов вроде ВЧК – НКВД – КГБ, подобные выпады в сторону правящего режима Алехин позволял себе не единожды. Правда, одновременно предпринимал и отчаянные попытки все исправить, но побывать в СССР – стране уже с таким официальным названием – у него так никогда и не получилось. Хотя однажды такой шанс и выпал.
И это стало, возможно, главной трагедией в жизни Александра Алехина. Все равно как если бы он потерял очень близкого родственника, а возможно, и самого любимого, ценного. Как ни утешай себя большим количеством приятных воспоминаний, сколько ни перелистывай альбомы с фотографиями из совместного прошлого, но на самом деле