легонько щелкнуло педагога по темечку. Стукнуло бы сильней, да Люся успела его придержать.
— Ой, — сказал Белянкин, отпуская Люсю и ощупывая то самое темечко.
— Я спасла вам жизнь! — заявила Милославская.
— Ну да, конечно! Сначала этим… этой треногой шарахнула по голове, а теперь — жизнь спасла?!
— Буду молчать, чест слово!
— Не верю! — повторил знаменитую фразу Станиславского Андрей Петрович. Он вновь двумя шагами пересек комнату. Именно это дало повод Людмиле усомниться в крепости его решения. Не выгонит теперь. Она побежала вслед за ним, стала поднимать нотную грамоту, стараясь заглянуть в глаза. Знала, что сдался. Ромала протянула педагогу те листы, что успела собрать. Это был первый «концерт», который она увидела в исполнении Люси. Конечно, она понимала, что все это только спектакль, и они оба — и Белянкин, и Люся — это знали и талантливо играли свои роли.
— Я буду молчать! — проговорила Люся в который раз.
— Ну, еще бы! В противном случае, мадмуазель Милославская, я засуну вам в рот кляп. Усекла?
— Усекла! — весело повторила Люся.
Конечно, она всё поняла, но Ромала видела, как трудно той было сдерживаться. Людмила, не замечая того, начинала подпевать, и лишь суровый взгляд учителя захлопывал ей рот.
Белянкину понравилась новая ученица. Он сразу оценил ее талант и голосовые данные. А через пару занятий цыганочка впервые ощутила, прочувствовала мощь великолепного голоса Милославской. В тот день Ромала чуть припозднилась. Гардеробщица Дворца творчества — подслеповатая и глуховатая Анна Ильинична, а попросту баба Нюра — куда-то отлучилась. Девочка стянула куртку и быстро переобулась, но вещи пришлось нести с собой. Вдруг, пробегая по коридору, она услышала мощный чистейший голос, который выводил «Вдоль по Питерской».
— Это же надо, голосина какой! — изумилась Ромала. Толкнула дверь кабинета: заперто. А на ней записка: «Занятия в к. 46». Побежала обратно. Голос звучал всё ближе и ближе, пока девушка не уткнулась в табличку «46». Она приоткрыла дверь. Андрей Петрович, согнувшись клюкой, играл на пианино. А рядом легко и непринужденно Людмила Милославская выводила «Да на троечке…». Ромала так и осталась стоять в дверях. Люся подмигнула ей и махнула рукой, призывая войти, не сбиваясь ни с ноты, ни с интонации. Белянкин смотрел на свои длинные пальцы и даже не поднял головы.
А потом Ромала исполнила старинный романс на слова Сергея Есенина. И тогда уже Людмила стояла, не шелохнувшись, у тяжелых пыльных гардин и молчала.
Девочки очень быстро сдружились. У них были общие интересы, обе обладали талантом и жили, не завидуя друг другу. Саша был представлен Людмиле, и представлен именно как парень цыганочки. Насколько Александр помнил, Ромала впервые сказала о нем «мой парень», и был несказанно рад этому.
У Милославской, которая, к слову, была старше подруги на полтора года, тоже имелся кавалер. Кирилл заходил за ней раз в неделю, по вторникам. В остальные дни Люся ждала окончания его тренировок в бассейне. После знакомства парней ребята вчетвером ходили в кино и на выставки, которых становилось с каждым днем всё меньше и меньше.
Глава 23.
1992 год пролетел по стране, обогащая прилавки магазинов и обедняя кошельки простых людей. Цены росли не по дням, а по часам в прямом смысле этого слова. На смену отечественным шоколадным батончикам пришли «Сникерсы» и «Марсы». В начале 93-го года цена на булку хлеба сравнялась со стоимостью «Жигулей» в Советское время. Но Ромалу и Полину Яковлевну эти тотальные изменения не сильно коснулись. Яша был предприимчивым. Его дело не захирело и благополучно пережило все катаклизмы того периода.
Закрывались Дома творчества и культуры из-за недостаточного финансирования. Люди месяцами не получали зарплату. Кружок, где занимались Люся и Ромала, тоже должен быть закрыться. Ребята взгрустнули. Оба дуэта оставили обучение, но две солистки, переговорив с родителями, упросили Андрея Петровича не прекращать занятия. Белянкин вздыхал и пожимал худыми плечами в мешковатом свитере. Из-за всех этих передряг он еще больше похудел и осунулся. Вскоре он объявил подругам, что его сокращают. Тогда девчата предложили оплачивать индивидуальные уроки с ним. Глаза преподавателя засветились радостью, но тут же потухли.
— Но где мы сможем заниматься? Дело-то ведь не столько в оплате, сколько в отсутствии помещения.
Этот вопрос Ромала подняла дома. Отец почесал седую голову и пообещал что-нибудь придумать. В итоге феврале 1993 года студия вокала «Орфей» справила новоселье. Яша выхлопотал для нее место в одном из кабинетов музыки, который находился в Городском Дворце культуры. Но с одним условием: Белянкин должен научить петь дочь одного о-о-очень влиятельного человека. Андрей Петрович сразу понял, что именно этому «господину» обязан помещением. А вот как можно научить петь, понимал не очень хорошо. Он даже попытался втолковать это Яше. Тот смерил педагога таким жестким взглядом, что Белянкин сразу бы забрал свои слова обратно, если бы их можно было взять и ощутить на ладони.
— Андрей Петрович, я думаю, вы понимаете, что это непростая ученица, — сказал Яков, нажимая на слово «непростая». — Она должна начать петь, как бы там ни было. Хоть я и разделяю отчасти вашу точку зрения. Иначе получится, как в той легенде: от вашего Орфея улетит его Эвридика. Мой вам совет, не оглядывайтесь. Если вы эту девицу хотя бы письменно научите различать си от ми, а до от ля, это уже будет хорошо. А вот если она выучит какую-нибудь популярную песенку, типа «Ксюша юбочка из плюша» и споет ее папеньке, то вас осыплют золотом, а в студии появится навороченная аппаратура, благодаря которой вы дадите знания и раскроете таланты десяти действительно одаренных детей. Я думаю, что, взвесив все за и против, вы примите верное решение.
И цыган оказался прав. Андрей Петрович был далеко не дурак. Он не стал орать, как это делали многие его, так называемые соратники, что искусство «не продается», а взял непростую ученицу. Он ежедневно тратил на занятия с ней несколько часов. Но грудастая, великовозрастная — ей уже исполнилось 16 лет — девица была ленива и на занятия ходила только из-за отца. Возможно, и их она бы пропускала, да только каждый день ее привозил шофер, который потом, скучая и позевывая, почитывал газетку, развалившись в кресле. Вероника была настолько ленива, что Белянкин после занятия с ней готов был выжимать майку.
— Это не обучение вокалу, а боксерская тренировка, — произнес как-то