Так что увидев людей – он направился прямо к ним.
Понятное дело, что сначала он их учуял. И видимо шел на запах, оставленный следами во время похода за дровами.
– Стоять! – рявкнул Андрейка, видя, что его холопы откровенно трусят и готовы сорваться. – Побежите – и конец. Задерет!
Тишина в ответ. Только зубы стучат.
– Сулицы готовь.
И они все вместе выполнили синхронное движение. Переложив копье в левую руку, что удерживала щит и две сулицы, прижатые к рукоятке. Взяли одну из сулиц. И встали в подходящую стойку. Так, чтобы щит прикрывал их с фронта, а рука была готова метнуть оружие.
Андрейка прислушался.
Дыхание Устинки и Егорки дрожало и было прерывистым. Настолько, что парень серьезно начал переживать за их здоровье. Вот прозвучал небольшой шелест. Это кто-то из них выдохнул нижним вентиляционным отверстием. А мгновение спустя послышалось легкое журчание…
Мерзко? Глупо? Может быть.
Но они держались.
Тряслись. Едва не падали в обморок от страха, но держались.
И это – главное.
Как сказал однажды один умный командир – ты можешь обоссаться и обосраться, плакать, звать маму, пускать сопли… да что угодно вытворять, главное – чтобы ты выполнил боевую задачу. В точности и в срок.
Андрейка же, в отличие от этих гавриков, почему-то страха не испытывал вовсе. Видимо сказалась та ночная встреча с волками. Разумом он понимал, что этот медведь-шатун очень опасен. Однако психологически был готов выйти против него один на один.
Почему? Черт его знает.
Парень был продуктом XXI века. Природа особой храбрости ему не завезла. Ничего сверх нормы. Однако все эти жизненные потрясения произвели с ним некую трансформацию.
Шутка ли? Сначала увидеть смерть своих родителей, погибших в самом расцвете сил. А потом более пяти лет жить в ожидании того, что вот еще чуть-чуть и он сам отправиться к праотцам. Согласитесь, мало приятного. В ситуации с Андреем это привело к изменению отношения к смерти. Она перестала его пугать, потому что он с ней смирился. А потом, когда столкнулся с ней лицом к лицу в нем что-то перещелкнуло. Словно что-то сломалось… перегорел какой-то предохранитель в его голове.
Устинка и Егорка это тоже заметили. Сказали, что у Андрейки изменился взгляд. Как именно, объяснить они не могли. Но он стал неприятен. В нем не наблюдалось теперь ни злости, ни ярости, ни чего. Просто какая-то пугающая пустота. Словно он смотрел на них как мясник глядит на корову, прикидывая – как бы ее лучше разделать. Во всяком случае, когда холопы вызывали его раздражение именно это они и замечали. И их даже особенно наказывать не требовалось, потому как эта парочка сразу пыталась исправиться.
Сейчас же, если бы медведь мог говорить, то отметил бы еще и нотки азарта, проблескивающие в этой пустоте. Андрейка ведь смотрел животному прямо в глаза. И именно из-за этого взгляда «косолапый» решил подстраховаться, вставая на задние лапы, дабы напугать свою добычу. Он раньше сталкивался с людьми. А именно на них был похож запах этой «еды». Но те люди были крестьянами. А эти… пахли похоже, но выглядели иначе… и вели себя иначе…
Поэтому, поначалу воодушевившись, чем ближе он приближался, тем больше он настораживался. Однако голод не тетка, поэтому «косолапый» продолжал приближаться. Время от времени останавливаясь и принюхиваясь…
– Все вместе! Сулицами! Бей! – гаркнул Андрейка, когда медведь, вставший на задние лапы приблизился шагов на пять.
Устинка с Егоркой только этого и ждали. Любого действия, лишь бы не стоять истуканами и не смотреть на приближающуюся смерть. Поэтому метнули свои сулицы даже скорее парня. Целя в корпус. Чтобы точно попасть. Все-таки нервы у них пошаливали…
Медведь взревел от боли и качнулся вперед, не удержавшись на задних лапах. На что и был расчет. Потому как бросок сулицы так просто это животное не поразит. Слишком большой массив мяса, крепкой шкуры и костей. Из-за чего жизненно важные органы были надежны укрыты этим «живым» бронежилетом.
Раз.
И едва вонзившиеся в его тело сулицы под его собственным весом пронзили мохнатого шатуна насквозь. А их наконечники вылезли сзади.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
«Косолапый» взревел от жуткой боли. Но рев этот уже не производил особого впечатления, так как одна из сулиц, пройдя между ребер, пробило легкое.
Глаза медведя налились кровью. И он, превозмогая боль, сделал шаг вперед. Древка сулиц цеплялись за снег, мешая идти. Но он сделал еще один шаг, и они надломились.
Андрейка решил облегчить этот фарс. И двинулся вперед. Навстречу этому зверю. А потом совершил крепкий, сильный выпад копьем прямо в пасть. В тот самый момент, когда «косолапый» вновь попытался зареветь, широко ее раззявив.
Копье его было изготовлено из поганого металла. Но…
Удар оказался точен и в должной мере силен. Достаточно для того, чтобы пробить животному костяную перегородку и войти в мозг. Благо, что при таком положении головы с сильно открытой пастью, мозг оказывается отделен от охотника достаточно тонкой костяной преградой. Не считая, конечно, пространства раззявленной пасти. Да и зачем его с такого ракурса надежно защищать? Ведь в обычной среде угрозы удара туда с такой позиции практически не имелось.
Раз.
И все.
Рев оборвался. А медведь-шатун как подкошенный рухнул на снег. Где и замер.
– А вы боялись… – нервно произнес Андрейка, у которого падающий медведь вывернул копье из рук.
– Ох… – только и выдал Устинка, оседая на снег. Ноги его больше не держали.
Егорка промолчал. Он оперся о копье и покачивался, смотря перед собой не видящим взглядом.
– Смерть любит храбрых. – отметил Андрейка, назидательно поднимая палец. Трясущийся палец. Но на это никто не обратил внимание. Это было меньшим из конфузов, что приключился с отрядом.
– Смерть… – тихо прошептал Егорка, штанина которого была влажной.
– Со смертью нам всем рано или поздно придется встретится. – философски заметил Андрейка. – Годом раньше, годом позже. Так чего ее бояться?
– Смерть страшна… – покачал головой Устинка.
– А вот так говорить не стоит, – возразил отрок. – Смерть она кто? Правильно. Баба. А разве какой бабе понравиться, что ее страшной называют? Прояви уважение. В конце концов нам всем с ней поворковать придется.
Что Устинка, что Егорка промолчали. Определенный смысл в словах парня имелся. И лишний раз оскорблять ту, кто за ними придет действительно не имело смысл.
– Смерть, – меж тем продолжал Андрейка, – она разная. Для кого-то злая старуха, обрывающая радостную жизнь, а для кого-то прекрасная красавица, ставящая крест на мучениях. Каждому по заслугам его. И по словам.
– Неужто младенцы, мрущие как мухи, успели как-то Смерть обидеть? Те, что еще и говорить не умеют?
– Не все так просто, – развел руками Андрейка. – Иной раз и за грехи отцов детям держать ответ приходится. А иногда и за проступки дедов.
– Ох… грехи наши тяжкие… – пробормотал Егорка и перекрестился.
– Вот-вот. Так что лишний раз не дразни нашу мрачную красавицу. А то в следующем бою она не наших супостатов, а нас приберет. Просто из вредности. Смерть – это серьезно. Не злите ее. Уяснили?
– Уяснили хозяин, – хором произнесли Устинка и Егорка, странно переглядываясь и косясь на отрока.
Тот ведь стоял и, смотря куда-то в поле, улыбался. Там никого не было. Во всяком случае, они ничего не видели. Однако в контексте этого разговора они подумали, будто бы он увидел там саму Смерть и теперь заискивает перед ней и льстит.
Андрейка же вдыхал свежий морозный воздух и любовался жизнью… своей жизнью… И улыбался от того, что ему удалось выбраться живым и здоровым из очередной смертельной передряги. Близость гибели неслабо его взбодрило. А ее избежание дало эффект, сравнимый со стаканом водки. Словно он его жахнул. Стало хорошо так, что он аж зашатался. И по всему телу какое-то тепло растекалось.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
О том же, что в очередной раз, волей-неволей он стал виновников очередного мистического казуса, парень не думал. Слишком весь этот мир был ему непривычен. Вот и вляпывался на каждом шагу.