Дальше, за мысом, растянулся прижим неизвестной длины. Отгреб чуть мористей и не увидел ему конца. Время ни то ни се — часов 17: можно продолжить путешествие и иметь серьезный шанс не найти подходящую для ночлега бухту, а можно и остановиться, но тогда у меня останется много неизрасходованных сил и вынужден буду лечь спать в незамученном состоянии, чего терпеть не могу. Решаю плыть вперед.
Небо было синее-пресинее, ни облачка. На море полный штиль. Пейзаж омрачали только раскрошенные скалы, которые проплывали слева по борту. Ничто не предвещало ничего, и я расслабился, задумавшись просто так и ни о чем. Сознание, перегруженное дневными впечатлениями утомилось и сделалось тупым. Я зажил ничем: ни будущем, ни прошлым, и настоящее меня особенно не волновало. Все жизненные планы были предельно просты: догрести до плоского места на берегу, поужинать и лечь спать. Время текло постепенно, как в старину. Я начал грезить и, сильно увлекшись, как бы перестал существовать, — просто взял да превратился в незаметное условное обозначение на карте Байкальского моря.
Из состояния эйфории вышел от смутных предчувствий. Постепенно мной завладело чувство необъяснимой тревоги. Я перестал летать в облаках, вернулся на землю и, оглядевшись вокруг, ничего в природе особенного не заметил: по прежнему на море штиль, а небо — без облаков. Не было ни одной из известных мне примет — предвестника страшного атмосферного катаклизма. Но почему-то непонятное чувство не покидало меня. Еще раз оглядев природу, обнаружил лишь еле заметную отличительную особенность — морской горизонт в направлении на северо-восток почернел тонкой полоской.
Со временем полоска становилась толще и вскоре значительная часть моря потемнела. Я начал догадываться, что через несколько минут у меня возникнут серьезные проблемы. Берег с пляжем, куда можно пристать в случае чего, находился далеко, а справа от меня красовалась громадина неприступных скал неизвестной протяженности.
На меня надвигается стена из ветра чудовищной силы. Начинаю быстро соображать, что предпринять. Во-первых, надо сделать все, чтобы лодку не перевернуло. Для этого я развернулся кормой по направлению к ветру и приготовился, в случае чего, упасть грудью на борт в качестве балласта. Второе, надо было не допустить, чтобы меня ляпнуло о скалы. Это грозило повредить корпус лодки и пустить меня вместе с вещами на дно. Учитывая ледяную воду, спасать снаряжение и себя будет очень сложно, если вообще возможно.
Спереди на меня надвигалось нечто, а сзади был скалистый прижим, и я вдруг почувствовал, кажется, то же самое, что переживали солдаты Второй Мировой, исполняя приказ "Ни шагу назад!".
С Байкалом и атмосферой творилось черт знает что. Между взволнованным морем и молчаливой водной гладью можно было провести границу хорошо отточенным карандашом. Когда до нее оставалось метров пятьдесят, увидел как ветер сдувает с поверхности воды пену. А это говорило о том, что скорость ветра больше 22 м/с.
Вдруг я перестал ждать беды и мне захотелось непонятно чего, но обязательно чего-то очень чрезвычайного. Сделалось настолько покойно на душе, что я даже не знал, куда деваться от радости сознания той великой пустоты, которая образовалась на месте страха перед неизвестностью. Очень захотелось встретить грудью какую-нибудь страшную неожиданность, чтобы впитать в себя ее суть и преобразовать в радость. Захотелось, чтобы на меня что-нибудь обрушилось и заставило бороться за существование. И это произошло. Лодку болтнуло первым порывом ветра и понесло на скалы. Отчаянно пытаюсь работать веслами — бесполезно. Хорошо, что быстро сообразил опустить шверты и начать выгребать под углом к ветру в направлении назад. Вскоре береговая линия совпала по направлению с ветром и меня понесло. Громко и с выражением пою песню про Стеньку Разина. Иногда кажется, что лодку даже приподнимает над водой. Нести меня таким образом могло сколь угодно долго, аж до самой Листвянки, но я не смел появиться в таком беспомощном состоянии перед жителями села, которые проводили меня, как героя, и как будто навсегда.
Перед самым входом в Сенную Губу мне удалось резко завернуть за мыс и укрыться от чудовищного ветра. За мысом образовалось затишье по размерам чуть больше моей лодки. Я в нем спрятался и выходить никуда не хотел. Всего в десяти метрах от меня, проносится воздушный поток адской силищи, как будто работает какой-то гигантский пылесос. Жуткий сквозняк совершенно не похож на ветер, рожденный физически обоснованными атмосферными причинами.
Отсидевшись несколько минут в тихой заводи и переведя дух, направился к берегу, где стояли две избы, обозначенные на карте, как "Лесн.". Двигаться пришлось против ветра, который, загороженный мысом, несколько ослаб, но все равно был ничего себе, и какие-то несколько сот метров исчерпали остаток моих сил. Вытянув лодку на берег, упал на него и сразу перестал что-либо хотеть.
Ко мне подошел мужик лет 60-ти с охотничьим ножом в руке. Говорить не спешил. Оценивающим взглядом посмотрел на меня, на лодку, потом на Байкал. Я заботил его меньше, чем мясо в зубах. Он зацыкал, потом открыл рот и полез туда пальцем. Не помогло. Тогда он засунул туда нож, воткнул между зубами и начал проворачивать. Я почувствовал вкус металла и сморщил лицо. Мужик выплюнул кусок мяса и разговорился:
— Верховик прихватил?
— Вроде того, — отвечаю.
— Из далече будешь?
— Из Ялты.
— Далековато...
— Да я, в основном, на поезде ехал.
Мужик отрешился от темы, снова зацыкав зубами и потянулся за ножом.
— Может, все-таки лучше палкой?, — осмелился порекомендовать я.
Он смерил меня взглядом и, поставив в уме, наверное, оценку "удовлетворительно", нагнулся, поднял щепку и начал ее стругать. Мужика звали Женя. По отчеству не отрекомендовался, не видя в этом никакой надобности. Он относился к такому типу людей, которым отчество ни к чему.
Лодку он посоветовал привязать к бане, которая находилась тут же, на берегу. Я подтащил лодку и привязал ее веревочкой за крючочек на всякий случай. Но Женя сказал, что так дело не пойдет и взялся помогать. Лодку поставили вертикально, прижали к стенке дном и привязали намертво всеми имеющимися у меня веревками.
Вещи я затащил в баню и занялся организацией своего нового жилища. Это отняло несколько минут. Достал спальник и бросил его на пол — постель готова.
Баня не жилье, в ней не пахнет человечиной. Она — что-то среднее между детсадовским деревянным домиком для игр и перевязочной в поликлинике. Я сидел на полу и слушал ветер за окном. Казалось, что меня нарядили во все чистое полотняное и выпустили в лес на волю босиком. Очень интересно жить в бане. Не спешу готовить пищу, а просто сижу и пытаюсь почувствовать себя вроде как дома. Но этого не получается. Окружающее со всех сторон дерево продолжало казалось чужим и от моих умственных усилий родней не становилось. Дерево не было агрессивно настроенным — оно бесчувственное, как стерильный бинт.