– Вы не могли бы проводить меня в Янтарную комнату?
(С дамами знаток Придворного этикета всегда был подчеркнуто вежлив!)
Марго удивилась неожиданному повороту в только-только начавшейся беседе, но ответила утвердительно и побежала к подъезду ближнего флигеля. Массивные двери стояли распахнутыми настежь, выпуская людей с тяжелыми деревянными ящиками, так что каждый несли двое, а то и четверо.
Екатерининский дворец ослеплял роскошью, как и Зимний, но Брысю было не до любований – среди снующих туда-сюда ног он боялся потерять из виду новую знакомую, ее коричневый хвост мелькал уже на лестнице. Если бы путешественник по историческим эпохам уделил чуть больше времени главам о самом Дворце, то знал бы, что бежит по паркету, по которому когда-то ступала нога его венценосного хозяина и друга Александра Второго – для своих покоев Император как раз выбрал первый этаж южного флигеля, с выходом в собственный сад.
Но бывший Личный Кот промчался без остановок вслед за Марго. Они миновали Большой зал, казавшийся бесконечным из-за обилия зеркал, многократно отражающих витиеватую золотую лепнину; царские столовые; Малиновую и Зеленую гостиные со стеклянными цветными пилястрами; Портретный зал, со стен которого укоризненно взирали на происходящее величественные Императрицы, и остановились лишь возле Янтарной комнаты, почти посередине Главной анфилады. Здесь тоже было многолюдно – драгоценные панели прятали под слои марли и ватина, а на полу с причудливыми узорами из разноцветной древесины лежали наготове листы фанеры.
– Люблю этот зал! Здесь будто бы живет Солнце! – Марго мечтательно сощурилась.
Так вот она какая, таинственная Комната! Каждый кусочек янтарных панно словно сочился медом всевозможных оттенков, от светлого, почти белого, до насыщенного темно-коричневого. Брысю даже почудился приторно-сладкий запах липкого лакомства, а позолота, приумноженная зеркальными пилястрами, и впрямь, придавала залу свечение.
На фоне затейливого рисунка «медовых» стен выделялись четыре картины в бронзовых рамах. Обладатель острого кошачьего зрения разглядел, что они не написаны маслом, а выложены цветными каменными пластинками, хотя настолько искусно, будто вышли из-под кисти художника.
– Это флорентийская мозаика! – просветила Брыся его спутница. – На них изображены пять человеческих чувств.
– Я вижу только четыре!
– Потому что Обоняние и Осязание разместились вместе!
Марго подвела нового знакомого к южной стене.
– Видите, юноша подносит девушке цветок и она вдыхает аромат – это Обоняние. А вот влюбленная пара нежно касается друг друга – Осязание!
Брысь вгляделся в персонажей мозаики, сидящих в каких-то древних развалинах. Ужасно захотелось поковырять когтем, чтобы окончательно убедиться, что перед ним не живопись! Эх, если бы не Этикет, он бы проверил! Углы красивой рамы украшали бронзовые веточки с ягодками, по виду – настоящая земляника! Тут уж ценитель прекрасного не удержался и, пружинисто подпрыгнув, царапнул одну.
– Рубин! – смущенно доложил он в ответ на осуждающий взгляд Марго.
– Нельзя так обращаться с экспонатами! – строго заявила музейная «сотрудница» и повела «экскурсанта» дальше.
На северной стене расположилось Зрение. Здесь все куда-то смотрели: старик в очках на берегу озера уткнулся в книгу, справа от него склонилась над водной гладью прекрасная девушка, слева – мужчина наблюдал в подзорную трубу за горизонтом, туда же устремила взгляд стоящая рядом с ним молодая женщина.
Еще две мозаики были на восточной стене. На одной – крестьяне разговаривали друг с другом с помощью длинных труб, символизируя Слух. А Вкус изображали три девушки и юноша, пирующие за столом, которым служила каменная плита. Тут же облизывала тарелку собака, напомнив пришельцу из будущего о Мартине и снова заставив волноваться, не сильно ли пес пострадал в драке.
– Правда, красиво? – горделиво спросила Марго, словно именно она создала эти шедевры своими изящными коричневыми лапками.
– Красиво-то красиво, только я думаю, достаточно было изобразить одного кота – получилось бы сразу даже не пять, а шесть чувств, ведь у нас, в отличие от Людей, имеются вибриссы!
Марго спорить не стала, удивляясь, как она сама не додумалась до такой очевидной истины!
Глава шестнадцатая.
Послание в будущее
Постепенно, метр за метром, праздничная янтарная желтизна исчезла под толстой обшивкой, и Комната померкла, будто наступило солнечное затмение. От былой роскоши остались лишь несколько изумительной красоты комодов, чудный расписной потолок да витиевато-узорный паркет.
– Здесь точно оригинал? Я слышал, что в мастерской изготавливали копию! – задал Брысь волнующий его вопрос.
– Тогда Вы слышали больше, чем я, хотя живу при Дворце с рождения и думала, что все про него знаю! – Марго жеманно обернулась коричневым в мраморных разводах хвостом. – Янтарь завозили, это правда, но не для создания копии, а для реставрации.
Смотреть, как с украшенных золоченой лепниной стен снимают картины и зеркала, оставляя вместо них сиротливые пустоты, было грустно, и дальнейшую беседу перенесли на улицу. Яркие летние краски ласкали взор, а мягкая коротко стриженная травка – подушечки лап. На этом безмятежном фоне грузовики, увозившие музейные ценности, выглядели неуместной и злой шуткой.
У дальнего подъезда левой циркумференции группа людей выстраивалась в ряд. Командовал высокий седовласый мужчина. Возле него на трех длинных ногах-опорах стоял странный ящичек. Передняя часть диковинного сооружения походила на гармошку, а к ней крепились поблескивающие на солнце круглые линзы, наподобие объективов фотоаппаратов, которыми щелкали многочисленные туристы на Дворцовой площади в Петербурге.
– Что они собираются делать? – заинтересованно спросил Брысь.
– Наверное, фотографироваться на память. Вон тот длинный седой снимал интерьеры Дворца.
Крайним слева к шеренге пристроился Сашин прапра…, и кладоискателя осенило – это же будет тот самый пожелтевший от времени снимок из недоеденного Мартином альбома! В голове у бывалого путешественника во времени мгновенно родилась мысль: «А что если … отправить послание в будущее?»
– Марго, Вы не знаете, где можно достать листок бумаги и чернила?
Раскосые глаза кошки округлились – новый знакомый казался все более чуднЫм.
– Думаю, в реставрационной мастерской, – она кивнула на подъезд, где суетились желающие сфотографироваться перед долгой разлукой: одни уезжали вместе с музейными ценностями, другие уходили воевать, чтобы те, первые, смогли вернуться…
Брысь помчался в указанном направлении, перепрыгивая через цветочные клумбы, но заинтригованная Марго кинулась следом и быстро нагнала серо-белого кота с веревочкой на шее, задающего непонятные вопросы.
Вместе они влетели в просторное светлое помещение мастерской. Вдоль стен тянулись стеллажи, заставленные старинной фарфоровой посудой, вазами и статуэтками (видимо, эти предметы чаще всего нуждались в помощи реставраторов). На одном из столов Брысь увидел стопку бумаги и чернильный прибор. Правда, единственный в комнате человек – пожилая женщина в очках и светлыми волосами, стянутыми на затылке в пучок – сидела как раз за ним. Услышав шум, она обернулась.
– Марго, у тебя появился дружок?
«Мраморная» кошка возмущенно сверкнула глазами, собираясь возразить, но женщину позвали и она вышла. Наверное, тоже фотографироваться.
Брысь запрыгнул на стол и бесстрашно макнул белоснежную лапу в баночку с чернилами.
– Ты умеешь писать? – изумилась Марго, не заметив, что перешла на «ты».
Путешественник во времени собирался узнать ответ на этот вопрос прямо сейчас. Во всяком случае, когда он наблюдал, как Цесаревич выводит красивые буковки, то всегда мечтал попробовать. Вот только держать гусиное перо он бы не смог, а мараться не хотелось. Теперь выхода не было, и Брысь, чуть помедлив, изобразил двумя взмахами лапы единицу, а потом еще провел под цифрой короткую горизонтальную черту. Схватив листок зубами, он выскочил на улицу и уселся возле ближайшей ноги, положив послание перед собой.
Блеснула вспышка, так что кладоискатель даже не успел зажмуриться, и замершая на мгновение шеренга стала расходиться. Человек, рядом с которым примостился Брысь и оказавшийся Сашиным прапра…, наклонился и погладил его по голове.