Читать интересную книгу Тысяча осеней Якоба де Зута - Дэвид Митчелл

Писец Секиты говорит начальнику, что директор Ворстенбос встречается этим вечером с владыкой Сацумы. Секита фыркает на писца и щурится на следующее имя.

— Где… Банку — рей — фу?

Писец Секиты напоминает начальнику, что заместитель директора ван Клиф находится вместе с директором.

Полицейский Косуги громко и без особой нужды откашливается.

Переводчик продолжает зачитывать список.

— Ма — ри — ас — су…

Маринус стоит, заложив большие пальцы в карманы камзола.

— Там — доктор Маринус.

Секита тревожно вскидывает голову.

— Маринусу нужен доктор?

Герритсзон и Баерт дружно фыркают, забавляясь ситуацией. Секита догадывается, что допустил ошибку, и говорит: «Друг в беде — настоящий друг. — Затем разглядывает следующее имя. — Фуй… ша…»

— Это, полагаю, я, — отвечает Петер Фишер, — но читается: Фишер.

— Да-да, Фуйша, — Секита начинает сражение со следующим именем. — О — е-хандо.

— Присутствует, готов к наказанию, — отвечает Оувеханд, растирая чернильное пятно на руке.

Секита промакивает носовым платком лоб.

— Дазуто…

— Присутствует, — отвечает Якоб. «Переписывать и вызывать людей, — думает он, — один из способов подчинить их себе».

Спускаясь вниз по списку, Секита разделывается с именами матросов: ехидные шутки Герритсзона и Баерта не освобождают их от участия в перекличке, и все они откликаются. Покончив с иноземцами, Секита переходит к слугам и рабам, которые стоят двумя группами слева и справа от своих господ. Переводчик начинает со слуг: Илатту, Купидо и Филандер, затем всматривается в первое имя раба.

— Су-я-ко.

Не услышав ответа, Якоб оглядывается в поисках отсутствующего малайца.

Секита чеканит слоги: «Су-я-ко», — но ответа нет.

Он бросает злобный взгляд на писца, который задает вопрос полицейскому Косуги. Тот говорит Секите, как полагает Якоб: «Ты взялся за перекличку, значит, отсутствующие — это твоя забота». Секита обращается к Маринусу:

— Где… Су-я-ко?

Доктор басит что‑то в ответ. Когда фраза заканчивается и Секита начинает сердиться, Маринус поворачивается к слугам и рабам: «Не смогли бы вы найти Сиако и сказать ему, что он опоздал на перекличку?»

Семь человек разбегаются по Длинной улице, строя догадки о местонахождении Сиако.

— Я найду, где прячется этот пес, — говорит Маринусу Петер Фишер, — быстрее этой коричневой швали. Со мной, господин Герритсзон. Эта работенка как раз для вас.

Менее чем через пять минут Петер Фишер появляется с Флаговой аллеи. Рука окровавлена. Двое или трое домашних переводчиков, пришедших следом, начинают говорить одновременно с полицейским Косуги и переводчиком Секитой. Несколько мгновений спустя приходит Илатту и докладывает что‑то Маринусу на цейлонском языке. Фишер объявляет всем голландцам: «Мы нашли этого навозного жука на складе ящиков в переулке Костей, рядом с «Колючкой». Я видел, как он туда заходил».

— Почему, — спрашивает Якоб, — вы не привели его сюда на перекличку?

Фишер улыбается:

— Полагаю, какое‑то время ходить он не сможет.

Оувеханд спрашивает: «Что вы с ним сделали, ради Христа?»

— Меньше, чем этот раб заслуживал. Он пил украденный ром и разговаривал с нами вызывающе, как будто равный, и все на своем малайском. Когда господин Герритсзон решил образумить этого грубияна доской, он пришел в неистовство, завыл, будто кровожадный волк, и попытался разбить нам черепушки ломом.

— Тогда почему никто из нас, — желает знать Якоб, — не услышал его кровожадного воя?

— Потому что, — с укоризной отвечает Фишер, — он закрыл сначала дверь, клерк де Зут!

— Насколько я знаю, Сиако и муравья не обидит, — говорит Иво Ост.

— Может быть, вы слишком близки ему, — Фишер напоминает о происхождении Оста, — чтобы быть объективным.

Ари Грот осторожно забирает нож, который уже зажат в руке Оста. Маринус приказывает Илатту на цейлонском, и ассистент бежит к больнице. Доктор быстро, насколько позволяет хромота, уходит к Флаговой аллее. Якоб следует за ним, игнорируя протесты Секиты, оставив позади себя полицейского Косуги и его сторожей.

Вечерний свет выкрасил белоснежные складские здания на Длинной улице в бронзовый цвет. Якоб догоняет Маринуса. На Перекрестке они сворачивают в переулок Костей, минуют «Колючку» и попадают в душный, темный, заваленный ящиками сарай.

— О-о, похоже, совсем вы и не торопились, так? — говорит Герритсзон, сидя на мешке.

— Где?.. — Якоб видит свой ответ.

Мешок — это Сиако. Его симпатичное лицо — на полу, в луже крови, губа разбита, один глаз полностью заплыл, и он не подает признаков жизни. Вокруг деревянные щепки, осколки бутылки и разбитый стул. Герритсзон становится коленями на спину Сиако, связывая рабу запястья.

Позади Якоба и доктора помещение склада заполняется прибежавшими людьми.

— Матерь Божья, — восклицает Кон Туоми, — и Оливер херовый Кромвель, ты только глянь!

Японские свидетели по-своему выражают шок от увиденного на своем языке.

— Развяжи его, — Маринус приказывает Герритсзону, — и держись от меня подальше.

— О-о, ты мне не начальник, не — е, клянусь Богом…

— Развяжи его сейчас же, — рычит доктор, — или когда твой камень в мочевом пузыре станет таким большим, что ты будешь ссать кровью и орать, как маленький мальчик, требуя литотомии, у меня, клянусь моим Богом, рука случайно дрогнет, что приведет к трагичным, медленным и болезненным последствиям.

— Это наш долг, — заявляет Герритсзон, — выбить из него все дерьмо.

Он отходит в сторону.

— Ты выбил из него жизнь, — заявляет Иво Ост.

Маринус передает свою трость Якобу и становится на колени рядом с рабом.

— Нам что, смотреть надо было, — спрашивает Фишер, — как он нас убивает?

Маринус развязывает узел. С помощью Якоба переворачивает Сиако на спину.

— Ну, директора В. это не порадует, — хмыкает Ари Грот. — Да кто ж допустит, знач, такое обращение с собственностью Компании?

Вопль боли вырывается из груди Сиако и затихает.

Маринус кладет свой сложенный камзол под голову Сиако, что‑то бормоча избитому малайцу на его языке, и осматривает разбитую голову. Раб резко вздрагивает, и Маринус с перекошенным лицом спрашивает:

— Почему в ране разбитое стекло?

— Как я сказал, — отвечает Фишер, — если вы слушали, он пил украденный ром.

— И сам на себя набросился, — восклицает Маринус, — с бутылкой в руке?

— Я вырвал у него бутылку, — заявляет Герритсзон, — чтобы его же и огреть ею.

— Черный пес пытался нас убить! — кричит Фишер. — Молотком!

— Молотком? Ломом? Бутылкой? Вы бы получше продумали свою историю.

— Я не потерплю, — взвивается Фишер, — эти… эти инсинуации, доктор.

Илатту приносит носилки. Маринус говорит Якобу: «Помогите, Домбуржец».

Секита веером разгоняет в стороны домашних переводчиков и смотрит на все с нескрываемым отвращением.

— Это и есть Су-я-ко?

Первое блюдо ужина чиновников — сладкий суп из французского лука. Ворстенбос ест его в недовольном молчании. Он и ван Клиф вернулись на Дэдзиму в бодром расположении духа, но все улетучилось, когда они узнали об избиении Сиако. Маринус все еще в больнице, занимается многочисленными ранами малайца. Директор даже освободил Купидо и Филандера от их музыкальных обязанностей, сказав, что нет у него сегодня настроения для музыки. Так что заместителю директора и капитану Лейси приходится развлекать компанию впечатлениями от нагасакской резиденции владыки Сацумы и ее внутреннего убранства. Якоб подозревает, что его начальник не верит безоговорочно Фишеру и Герритс зону в их версии произошедшего на складе ящиков, но сказать об этом — равнозначно тому, чтобы поставить слово чернокожего раба выше слов белых чиновника и матроса. «Такой прецедент, — Якоб представляет ход мыслей Ворстенбоса, — может стать дурным примером для всех остальных слуг и рабов». Фишер из осторожности не участвует в беседе, чувствуя, что незыблемость его поста старшего клерка в опасности. Когда Ари Грот и кухонный служка подают пирог с олениной, капитан Лейси посылает своего слугу за полудюжиной бутылок ячменной браги, но Ворстенбос не обращает на это никакого внимания; он бормочет: «Что же Маринус так задерживается?» — и отправляет Купидо в больницу с наказом привести доктора. Купидо исчезает на долгое время. Лейси предается военным воспоминаниям — каждая фраза отшлифована и на месте, — рассказывает, как сражался плечом к плечу с Джорджем Вашингтоном в битве при Банкер — Хилле, и успевает съесть три порции абрикосового пудинга прежде, чем в столовую, хромая, входит Маринус.

— Мы потеряли всякую надежду, — говорит Ворстенбос, — что вы присоединитесь к нам, доктор.