— Я убедился.
— Тогда почему ты так воспротивился моему отъезду?
Глаза его потемнели.
— Не мог тебя потерять. И я отреагировал не думая.
Но ей надо было знать больше.
— Кейн, что заставило тебя поверить мне? Ты был убежден, что я — отъявленная мошенница, почему ты изменил свое мнение?
На мгновение закрыв глаза, он снова открыл их, и в них мелькнул веселый блеск.
— На самом деле я начал верить в то, что ты невиновна, уже в первый раз, когда мы занимались любовью.
Глаза ее расширились до невероятных размеров.
— Ты хочешь сказать, что я не могла быть шантажисткой, потому что оказалась хороша в постели? — требовательно спросила Сейбл, не в силах понять, пришла ли она в восторг или в ярость.
Она рассмеялся и поцеловал ее.
— Ты была так открыта, так великодушна, что отдала мне всю себя, без всяких условий. И когда ты взорвалась в моих руках, я почувствовал, как ты была потрясена. Я понял, что ты никогда еще не испытывала оргазм, и это было для тебя совершенно неожиданно.
Глаза ее потемнели.
— Это было прекрасно, — сказала она тихо. — Но ведь это не имеет отношения к моему моральному облику.
— Шантаж — это отвратительное преступление, и я не мог связать его с женщиной, которая так полно раскрылась в моих объятиях. Когда мы занимались любовью, ты не проявляла никакого притворства, никакой ложной стыдливости — ты была полностью моя. Ты отдалась мне без оглядки — открыто, с честным и чистым сердцем.
— Да, — словно во сне, произнесла она.
С иронией Кейн продолжал:
— Но этого я не мог сказать о самом себе. И мне потребовалось время, чтобы признать: это ощущение небывалой правильности — я не могу описать его другими словами — было искренним и сильным. Мне даже нравилось ссориться с тобой, и я стал догадываться, почему мои постоянно ссорящиеся родители продолжали жить вместе.
— Вообще, я не люблю ссориться, — сказала Сейбл со вздохом. — Но иногда ты был просто невыносим. И мне было очень больно — я так хотела, чтобы ты поверил мне, ведь я никого не шантажировала! А это действительно больно, когда все считают тебя преступницей, и даже мисс Попхэм. Она была ко мне очень добра, хотя и не проявляла пылкой любви. Но она всегда находила для меня время.
— Тогда, я думаю, нам надо повидать ее перед нашей свадьбой. — Он нежно поцеловал ее губы, приоткрывшиеся от изумления, затем, подняв голову, вгляделся в ее лицо. — Надеюсь, я помогу тебе избавиться от этих тяжких воспоминаний.
И когда Кейн крепче прижал ее к себе, небывалое ощущение любви и благодарности наполнило ее. Он, похоже, все понимал: продолжал держать ее в объятиях, будто самую драгоценную ношу в мире. «А потом, — мечтательно подумала Сейбл, — мы будем заниматься любовью, и это будет яркая вспышка огня, накал чувств». Но в этот момент молчаливого и нежного слияния она ощущала, что они прикасаются к чему-то прекрасному и вечному.
— Когда одна женщина из твоего родного города сказала мне — по-дружески, конечно, — что ты отъявленная негодяйка, я не поверил ни одному ее слову, — сказал Кейн.
— Я видела, как она разговаривала с тобой, — с горечью ответила Сейбл.
— Она явно наслаждалась этим, — холодно произнес он, — пока я не предупредил ее о том, что она будет отвечать за свои слова перед судом.
— Значит, поэтому… — Сейбл запнулась.
— Что — поэтому? — грозно спросил Кейн. И когда она продолжала молчать, он приподнял ее голову за подбородок. — Говори!
Сейбл пожала плечами:
— Она еще сказала, что мы заслуживаем друг друга.
Грозное выражение исчезло с его лица.
— Я определенно не заслуживаю тебя, — сказал он, снова поцеловав. — И я тебя очень люблю.
— Так почему же мы теряем время? — улыбнулась Сейбл.
Улыбка его исчезла.
— Дорогая моя, я хочу тебя прямо сейчас, но прежде давай все проясним до конца, — твердо сказал Кейн. — Услышав голос Френшэма, я понял, что этому человеку верить нельзя. Но, клянусь, он больше никогда тебя не побеспокоит и, уж точно, никогда больше не будет распространять ложь. — И, словно не в силах справиться с собой, он прикоснулся к ее губам, глазам, шелковистым волосам. — Все то время, пока мы были вместе, — каждое слово, каждый жест говорили мне о том, насколько ты честный человек. И мне безразлично, что скажет мисс Попхэм, потому что ты сама являешься доказательством своей невиновности. — Он помедлил, затем мрачно добавил: — Ты можешь даже сказать, что мое ошибочное мнение о тебе поставило меня в один ряд с такими личностями, как Френшэм.
— Не будь таким глупым, — с любовью сказала Сейбл, прикрыв его губы рукой.
Он с нежностью взглянул на нее:
— Ты прощаешь меня слишком легко. Когда я, как страус, зарывал голову в песок, у тебя было ужасное время.
Она покачала головой, стыдливо улыбнувшись.
— Нет, не совсем.
— Единственным оправданием для меня может служить то, что я сам в это время сильно переживал, а когда понял, что влюбился в тебя, то стал злым и глупым.
— Это не имеет значения, — быстро проговорила она и улыбнулась ему, наслаждаясь тем, что может выражать свою любовь искренне и открыто. — Но у нас больше никогда не возникнет такого конфликта.
— Нет. Я не заслуживаю того, чтобы меня так быстро простили, но должен признать, что ужасно рад. — И Кейн поцеловал ее — на этот раз долгим и страстным поцелуем, — и, когда она, прильнув к нему, ослабела в его руках, спросил ее: — Когда у нас будет свадьба?
Потрясенная и теряющая разум от любви и надежды, Сейбл с трудом проговорила:
— Мы знаем друг друга всего лишь несколько недель. Ты действительно хочешь жениться на мне?
Он встретил ее взгляд.
— Несомненно. — И это слово прозвучало как клятва. — Только ты. На всю оставшуюся жизнь.
И в глазах, которые казались ей когда-то такими холодными и бесчувственными, Сейбл увидела свое будущее — любовь, которая никогда не умрет.
Сердце ее наполнилось восторгом. Сморгнув выступившие слезы, она прошептала:
— Только ты, во веки веков.
Он склонил к ней голову, и этот поцелуй был наполнен обещанием радостной и счастливой жизни.
Примечания
1
Sable (англ.) — соболь, соболий мех, а также черный цвет. (Примеч. пер.).
2
Махуранги — региональный природный парк в Новой Зеландии. (Примеч. ред.).
3
Паритуту — естественный природный парк. (Примеч. ред.).