– Повторите им то, что содержится в официальном коммюнике, и ни словом больше, – распорядился Макгрегор. – Вернулся капитан Торопец, в тяжелом состоянии, боремся за его жизнь. Все! А мы будем проводить расследование, и как можно оперативнее.
* * *
…Да, никто из землян не знал, по какой причине болезнь безумия, вдруг охватившая Тристаун и его окрестности, постепенно сошла на нет, а виновник трагедии так и не сумел связаться со своими сородичами. Какой-то свет на эти события мог бы пролить Сергей Торопец, но он сам находился в бессознательном состоянии, между жизнью и смертью, да еще под ужасным подозрением.
Вернемся к событиям десятилетней давности в Тристауне, которые развивались следующим образом.
Выбрав момент, когда в лавке никого не было, часовщик запер входную дверь, затем перенес мыслепередатчик на подоконник, принес стул и сел у окна, чтобы удобно было наблюдать. Несмотря на жаркий день, на улице было оживленно. Здесь располагалось много магазинов, да и местные жители привыкли к жаре. Какую-то тень давали прохожим пестрые брезентовые тенты, натянутые на манер зонтиков над витринами. Изредка налетал с океана освежающий, хотя и влажный, ветер, вздымая на окне занавеску.
Поразмыслив, часовщик поднялся и опустил над витриной жалюзи: пусть думают, что лавка закрыта, так безопаснее. Затем снова подошел к окну и внимательно, будто видел в первый раз, окинул немигающим взглядом городок, в котором довелось столько прожить.
Забавные они существа, люди. Столько лишнего делают, столько нерационального, мельтешат, суетятся по пустякам, а то и вовсе без всякого повода. Бездну умственной и психической энергии затрачивают на бессмысленные эмоции… А между тем сумели создать худо-бедно свою цивилизацию, даже соседние планеты осваивают. Каким-то образом сумели докопаться до идеи Великого Прыжка, а это в случае удачи может резко увеличить их могущество. Атмосферу на Луне создали. Транспорт, в общем, неплохой, хотя примитивный, допрыжковый. Вон как суетятся, не ходят – бегают. Не знают, что их ожидает через несколько минут.
На перекрестке, видном из окна, остановились две женщины, принялись беседовать оживленно. И ведь говорят-то наверняка о всякой ерунде, вдруг с раздражением подумал часовых дел мастер, а сколько пыла, сколько страсти! Можно подумать, что они решают, менять ли термоядерный режим Центральной звезды, которую они именуют Солнцем. И главное, улыбаются друг другу. Как ни странно, улыбка была самое трудное из всего, что пришлось осваивать часовщику на Земле. Ни одна раса, которую он знал, в том числе и его собственная, не умела улыбаться. Мастер, запершись, часами отрабатывал перед зеркалом улыбку, прежде чем она стала более или менее походить на естественную. Бессмысленное растяжение лицевых мышц! Столь же бессмысленное, как и множество других действий этих странных и непонятных созданий.
Впрочем, часовщик адаптировался в Тристауне довольно удачно. На жизнь хватало, аборигены относились к нему доброжелательно, а одна из соседок, женщина положительная, явно симпатизировала седобородому мастеру, никак не подозревая, что скрывается под его личиной. Она зачастила в лавку, приносила местные кушанья, собственноручно приготовленные, вела долгие разговоры о тяготах одинокой жизни и прелестях жизни совместной. Однажды она пришла в лавку со своей дочкой Мартой, бойкой девочкой лет шести. Девочка понравилась часовщику, он погладил ее по голове. Мысли женщины не были для него тайной – собственно, их любой мог бы без труда прочитать на ее круглом, пышущем здоровьем лице, впрочем довольно миловидном.
После каждого визита соседки часовщику приходилось выбрасывать принесенную еду в сточную канаву. Питался он световой энергией, непосредственно усваиваемой из окружающей среды.
Да, люди питались примитивно, опосредованно, тут они безнадежно отстали от его сородичей. Какое, однако, это могло теперь иметь значение? Эту расу должна вытеснить более жизнестойкая, именно они – самосовершенствующиеся киберы с абсолютной свободой действий.
Решено. Он включил передатчик и принялся внимательно наблюдать в окно. Поначалу ничего не изменилось! Все правильно, необходимо определенное время релаксации, подумал он.
Все так же разговаривали две женщины у перекрестка, мчались в обе стороны глайдеры, проплывали вверху аэробусы. По-восточному нарядная толпа, разомлевшая от полуденного зноя, лениво текла по тротуарам, иные перешагивали на движущиеся ленты, другие сходили с них на асфальт, прогибавшийся под ногами от жары.
Один прохожий под окном напомнил ему высокого, плечистого курсанта Звездной академии. Великолепный экземпляр самца! Он уже, наверно, на Луне. И конечно, трясется над часами – драгоценным подарком, который часовщик за несколько минут синтезировал с помощью своего универсального аппарата. Вообще представители этой расы во многом как дети. А в социальном смысле так оно и есть. С другой стороны, кто знает, какая будущность могла бы ожидать их? Часовщик почувствовал к ним на мгновение нечто вроде жалости, но тотчас подавил это чувство. Слабый уступает сильному, сильный – еще более сильному. Тут уж ничего не поделаешь, таков закон звездного космоса.
А хорошо он тогда придумал в последний момент – приделать этому простофиле на крышке часов портрет этой, как ее… Женевьевы Лагранж, его хорошей знакомой. Так бы курсант мог – мало ли – подарить кому-нибудь часы, просто передать. Теперь он этого не сделает, часы стали как бы именные.
Между тем на улице что-то неприметно изменилось. Общий темп жизни замедлился, что ли. Люди, прежде проходившие равнодушной толпой, начали с недоумением поглядывать друг на друга.
«Ага, начинается», – подумал часовщик, усаживаясь поудобнее. Стул заскрипел жалобно под его тяжестью.
Чтобы не распылять внимание, он решил понаблюдать за конкретным объектом. Ну, скажем, за этими двумя полными дамами. Разговор их, казалось, достиг высшего накала – так они жестикулировали и разевали рты. Но вот жесты их замедлились, стали какими-то сонными. Они начали с недоумением поглядывать друг на друга, словно виделись впервые. И вдруг одна из них с разинутым в вопле ртом вцепилась другой в волосы, с силой их дернула. Он неожиданности пострадавшая уронила наземь сумку, полную фруктов. Оранжевые апельсины покатились по асфальту. Прохожие переступали через них, кто-то бросился подбирать, другой с улыбкой подошел к уже вовсю дерущимся женщинам, пытаясь их утихомирить. Тогда обе в слепой ярости накинулись на миротворца.
«Все верно, – подумал мнимый часовщик. – Начинается с озлобления, переходит потом в панический ужас…»
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});