амбаре тоже было набито около трехсот человек, и так как там лежал каменный уголь, люди в страхе стали окапываться и прятаться за углем. Но не прошло и десяти минут, как греки пустили сюда сразу несколько снарядов, – и амбар вспыхнул живым огромным факелом. Люди в ужасе кинулись к выходу, топча и давя друг друга. Много стариков и слабых старух, а также детей было затоптано: они сгорели вместе с амбаром.
Выбежав, мы метались по берегу, не находя места, чтобы укрыться от смерти. Греки открыли по нам пулеметный огонь. Спасаясь, мы добежали по набережной до трактира, что стоял на Воронцовской улице, и хотели там спрятаться. Однако засевшие в трактире местные греки не хотели нас сначала туда пустить. Отчаяние придало нам силы, мы принялись ломать окна и двери и, несмотря на сопротивление, проникли в дом. Только таким образом нам удалось спастись»[367].
Число погибших в херсонском порту при отступлении интервентов оценивается по-разному. Современники события, участники большевистского подполья Одессы, которые в 1920-е гг. писали воспоминания и очерки о тех событиях, называли цифру в 500–600 погибших[368]. В ноте Х.Г. Раковского упоминается, что удалось идентифицировать 95 трупов граждан, погибших при пожаре. Современный автор статьи об украинском походе греческой армии говорит о полусотне погибших со ссылкой на Центральный государственный архив высших органов власти и управления Украины (ЦГАВОВУ Украины) [369].
Необходимо сказать, что, кроме сгоревших людей в портовых амбарах, имелись и другие жертвы сражения за Херсон. Существует указание, что во время боев за Херсон в ответ на расстрел большевиками 6 французских солдат и 1 греческого офицера представители Антанты казнили 6 заложников-большевиков[370].
Подобные действия интервентов отчасти провоцировали ответный террор григорьевцев. По свидетельству начальника штаба атамана Григорьева Ю.О. Тютюнника, солдаты Антанты упорно сражались за Херсон и «только в порту осталось несколько сот их, которые хотели сдаться в плен… При свете зарева охваченных огнем бараков погиб на “дядькiвских” штыках остаток херсонской “Антанты”. Жестокая кровавая действительность эта была моральной компенсацией “дядькам” за сожженных, замученных товарищей…»[371]. По словам Тютюника, от атамана Григорьева последовал приказ: «Нагрузить трупами пароход и отправить в Одессу с надписью “От атамана Григорьева подарок главному французскому командованию”».
Жестокости крестьянских отрядов атамана Григорьева описывал и видный одесский большевик В.А. Деготь[372]: «Всех пленных русских и поляков здесь же убивали. Греков, которых тоже было 600–700 чел., также перебили, и в защиту их нельзя было сказать ни слова, потому что иначе убили бы и тебя»[373]. При этом захваченных французских солдат и офицеров, как правило, не трогали, так как они воевали слабее всех и при первой возможности сдавались в плен.
Выше мы приводили выдержки из дипломатических нот украинского советского правительства. Отметим важность этого источника, который позволяет не только подчерпнуть фактический материал о карательной политике интервентов, но и свидетельствует о том, как тема военных преступлений и террора выводилась в сферу внешней политики, становилась вопросом для обсуждения на дипломатическом уровне.
Так, в ноте Х.Г. Раковского от 13 марта 1919 г. перечислялись уже упомянутые факты расстрела четверых членов профсоюза строителей и Иностранной коллегии в Одессе: «…Сообщая эти факты, Украинское Рабоче-Крестьянское правительство желает знать отношение к ним французского правительства, не намерено ли французское правительство привлечь к суду своих ответственных агентов в Одессе»[374]. В ноте от 2 апреля сообщалось о терроре против китайских рабочих: «В феврале м-це в Мелитополе добровольцами расстреляны были десятки рабочих китайцев из Хубея и Шантуня. Петлюровские войска на ст. Христиновка забрали около 30 человек китайцев и торговцев, находившихся здесь еще с прошлого года, и увезли их с собой для демонстрации»[375].
Утром 3 апреля 1919 г. в одесских газетах было опубликовано сообщение об эвакуации сил Антанты. Эвакуация проходила в огромной спешке и стала серьезным ударом для антибольшевистских сил в регионе. 5 апреля генерал д’Ансельм согласился передать власть в Одессе местному Совету рабочих депутатов.
Во время эвакуации в городе резко возросло количество расстрелов. С.И. Соколовская вспоминала об активности представителей Добровольческой армии в последние дни французской оккупации Одессы: «Было произведено чрезвычайно много расстрелов, совершенно непонятных, ни на чем не основанных. Так в первый день захвата власти [большевиками] в районе тюрьмы и Больше-Фонтанского шоссе было найдено много трупов расстрелянных рабочих, опознанных их женами, и которые в организации никакого участия не принимали»[376]. Стоит сказать, что в то же время участились расправы и над представителями Добровольческой армии и буржуазии[377].
В целом большое количество актов не централизованного, государственного, а стихийного террора характерно для Одессы в период Гражданской войны. Террор использовали как белые, так и большевистское подполье. Делалось это как в целях борьбы с провокаторами, так и в некоторых иных случаях. Например, в ответ на арест большевика Николая Ласточкина был убит офицер контрразведки Ройтман (адъютант градоначальника Одессы), причастный к этому аресту. Убийство совершили два члена рабочей дружины Самуила Зехцера, одетые в офицерскую форму[378].
После занятия 10 марта 1919 г. Херсона и 12 марта Николаева 6 апреля красные войска вступили в Одессу. Период французской интервенции здесь завершился. До конца августа ключевые города южной Украины будет контролировать советская администрация и этот период обозначится красным террором. В августе 1919 г. большая часть Украины будет занята войсками Добровольческой армии. Для этого этапа будет характерен уже массовый белый террор. Этот последний период господства антибольшевистских сил будет продолжительнее предыдущего и окончится в феврале 1920 г.
Пока же стоит отметить, что указанными случаями вопрос белого и интервентского террора в регионе не исчерпывается. В данном разделе приведены лишь самые известные эпизоды, в том числе те, о которых в 1920-е гг. регулярно упоминали участники событий. В основном это акты террора в городах. Террор в сельской местности описан значительно хуже. При этом насилия интервентов в отношении местного населения были одной из причин роста повстанческого движения в регионе. Об этом говорил начальник штаба атамана Григорьева Ю.О. Тютюнник: «Население тех районов, где побывали французы и греки, при нашем приходе несло нам муку, хлеб, мясо, сало, масло… В разговорах жаловались на грабежи и насилия, которые чинили над ними оккупанты»[379]. К выводу о высокой степени конфликтности и применении террора к местному населению пришел и греческий исследователь Т. Костопулос на основе анализа 14 воспоминаний солдат, офицеров и священников греческой армии[380]. Отсюда возникает необходимость дальнейшей подробной обработки материалов фонда Всесоюзного общества содействия жертвам интервенции ГА РФ на предмет выявления свидетельств террора представителей Антанты.
Глава VIII
Интервентский и белый террор на территории южной Украины (по материалам Общества