оккупировать украинские земли для Германии и Австро-Венгрии являлось продовольствие, с которым они испытывали значительные трудности в связи с экономической блокадой со стороны Антанты. Возможность получить его на Востоке никто упускать не собирался. Только по договору Четверного союза и Центральной рады от 9 февраля 1918 г. последняя обязывалась поставить 1 млн тонн продовольствия[415], в апреле был подписан торговый договор о поставках 60 млн пудов зерна и других категорий продуктов[416]. «Одесские новости» 19 марта сообщали, что всего за несколько дней своего пребывания австрийцы успели вывезти из города 600 вагонов хлеба[417]. Они же сообщали уже в июне того же года об оставшемся запасе хлеба для городского населения на 16 дней и угрозе не дождаться нового урожая[418]. Органы державной варты (государственной стражи) докладывали немецкому командованию в начале августа 1918 г. о не прекращающихся в уездах Херсонской губернии реквизициях австрийцами хлеба, фуража, продуктов и рогатого скота. Указывалось на крайнее озлобление населения и возможность голодного бунта[419].
При этом действовали оккупационные войска весьма жестко и своевольно, не только реквизируя у населения без разбора продовольствие, лошадей, скот или посевной материал, но и отбирая всякое иное имущество. Уездный комиссар Центральной рады по Киевскому уезду сообщал: «Вместе с тем и днем, и часто ночью происходят набеги немецких солдат, порой и без командного состава, совершающих форменные грабежи: разбивают сундуки, грабят деньги, золотые вещи, всякую одежду, в том числе и женскую, и всякий иной скарб. Нападают на женщин, которые с населением бегут из сел, скрываются в лесах…»[420]. На территории каждой губернии со временем развернули свою работу военно-полевые суды. Подобная политика не могла не вызвать ненависти со стороны местного населения, прежде всего крестьянства, ответившего убийствами, восстаниями и партизанской войной, что не могло не вызвать в свою очередь ответных действий.
Карательная политика австро-германских войск нашла отражение в документах ОСЖИ. Встречаются заявления, сообщающие как об арестах, так и о казнях. Есть упоминания расстрелов как во время восстаний в марте-апреле[421], так и в более поздние периоды. Так, 29-летний Иван Тимофеев был убит австрийцами 31 августа 1918 г. в селе Пасат Балтского района Одесской губернии, как указано, за подозрение в большевизме[422].
Также в заявлениях на действия немецких и австро-венгерских войск можно встретить упоминание о последующем за арестом угоне на территорию Центральных держав. Скрицкий Иван Степанович, 25-летний (на момент подачи заявления) рабочий из Одесской губернии, провел в Австрии после ареста в период с апреля по ноябрь 1918 г.[423] Похожая ситуация была и у Задорожнюка Василия Витальевича такого же возраста, но только ему пришлось провести на территории Австрии всего 3 месяца[424].
Переходя к описанию белого террора в материалах ОСЖИ, отметим, что в разряд материальных и личных потерь отдельные заявители заносили необходимость скрываться от мобилизации и отмечали денежные суммы, которые могли бы быть заработаны за это время. Некоторых скрывавшихся удавалось поймать, при этом их подвергали избиениям. Того же, кто не смог уклониться от принудительной мобилизации, записывали данный факт или его последствия в разряд личных потерь. Голубченко Пантелеймон Антонович, 37-летний учитель из Нововладимировки Херсонского округа, находился в мобилизации с 1 сентября по 5 октября 1919 г., а уже 16 сентября скончалась от брюшного тифа его 28-летняя жена, когда ее повезли к родственникам за 20 верст. В родном селе в отсутствие мужа взять над ней постоянную опеку на период болезни оказалось некому[425].
Среди личных потерь от действий белых первое место по упоминаемости занимают избиения, чаще всего происходившие во время реквизиций и поиска людей для отправления подводной повинности. В числе конкретных используемых орудий называются нагайки, плетки, приклады и шомпола. Далее приведем несколько примеров из анкет ОСЖИ. 29-летний Ярошенко Алексей Яковлевич из Бердянского округа Екатеринославской губернии был избит вместе с 68-летним отцом при попытке противодействовать реквизиции лошадей[426]. При выпасе лошади был подстрелен 17-летний парень из одного из сел Херсонского округа, будучи заподозренным в уклонении от подводной повинности[427]. За отказ отдать шаланду (рыболовецкую лодку) врангелевцы в октябре 1920 г. разбили голову Леонову Николаю Павловичу, рыбаку из порта Хорлы того же Херсонского округа[428]. Часть крестьян избивалась, находясь уже в подводах, порой до потери сознания. Многократно упоминается приобретенная вследствие побоев глухота, некоторые указывают в разделе личных потерь гибель родственников в подводах от болезней.
Физическому насилию можно было подвергнуться и за нежелание оказывать содействие при сборе налогов с местного населения[429]. Накладывание контрибуций в денежном или натуральном эквивалентах на отдельные села и местности практиковали еще австро-германские войска, осуществлявшие это как без формальной причины, так и в качестве наказания за обнаружение оружия или амуниции, порчу имущества, невыдачу агитаторов и т. д.[430]
В некоторых заявлениях сообщается о нанесенных побоях, но дополнительно указывается на последовавшую через различные промежутки времени смерть, как зачастую писалось, от «душевного потрясения». В основном это касалось людей уже преклонного возраста. Одним из таких был Зусманович Моисей Самойлович (67 лет), которого бросили в погреб, предварительно сняв сапоги и бóльшую часть одежды, и избили нагайками. Его жена, подавшая заявление, была бита нагайками трижды[431]. Также вскоре после избиений скончался 75-летний отец Невдахи Константина Михайловича из Херсонского округа, которого вместе с женой в сентябре 1920 г. схватили врангелевцы. В анкете указано, что местные кулаки знали о принадлежности Константина Михайловича к большевикам и указали белым местонахождение его семьи, при этом мать и отец были раздеты догола, после чего избиения продолжились[432]. Еще один подобный пример, семью Афанасьева Владимира Васильевича из 12 человек (у них в том числе был один грудной ребенок), проживавшую в Каховке, вывели на расстрел. Трагическому исходу, как отмечено в анкете, воспрепятствовали заступившиеся соседи. Тем не менее отец и мать семейства были побиты шомполами, и 65-летний старик вскоре скончался.
Тяжко приходилось работникам советских органов, попавшим в руки к белым. Приймак Леонтий Павлович (45 лет) являлся председателем сельсовета Новопетровки Херсонского уезда. Его схватили в конце 1919 г. за просоветскую агитацию и подвергли многочисленным ударам шомполами (в анкете указано порядка 50 ударов), одним из которых пробили череп, после чего у него ухудшилось зрение[433]. Для иллюстрации приведем свидетельство, когда летом 1919 г. белые подступали к Херсону, советское Бюро украинской печати сообщало следующее относительно происходящего в занятом ими недалеко от города поселении Голая Пристань: «…Добровольцы ловят на улицах граждан и под ударами шомполов заставляют выдавать лиц, причастных к советским учреждениям. В первый день было расстреляно несколько рабочих, на мосту повешено