Читать интересную книгу «Пёсий двор», собачий холод. Том III (СИ) - Альфина

Вторую, то есть Оборонительную Армию хэр Ройш не упоминал сознательно, хотя в изложении Твирина положение Охраны Петерберга прозвучало более чем отчётливо. Но о том, что происходит с Оборонительной Армией, можно было только гадать — и догадки получались чрезвычайно любопытными: пару дней назад За’Бэй признался, что отправившегося в Столицу Гныщевича настойчивей обыкновенного искали тавры. А значит, совсем скоро они его найдут и чем-то с ним поделятся.

— Выражаясь афористичней, — продолжал тем временем граф, — если повесить на чью-нибудь спину ружьё, не стоит изумляться, что рано или поздно…

— Оно уже выстрелило, — отрезал Твирин. — В Городской совет. Вы желаете продолжения? Прежде чем ответить, уясните себе, наконец: мы — желаем. Охрана Петерберга желает.

Угрозы показались хэру Ройшу лишними, но в то же время он вынужден был признать, что без дополнительных стимулов горькую пилюлю требований делегаты проглотить не сумеют. А отступаться Революционный Комитет не собирался ни на шаг, поскольку в том не имелось острой необходимости.

«И поскольку ты нахватался методов у Гныщевича, — резюмировал Хикеракли утром, когда хэр Ройш в последний раз изложил встречающим суть требований. — Откуси побольше, авось что переварится».

Он был неправ. Хэр Ройш кусал ровно столько, сколько требовалось. Четвёртый Патриархат не Городской совет, который можно просто перестрелять; сеть его влияния раскидывается куда дальше. А значит, и смещать нужно постепенно, и потому водворение некоторых офицеров Охраны Петерберга на чиновничьи роли в других городах было очень важно. Сейчас таким правом в Петерберге обладали только генералы, и в Городские советы они обычно попадали в том возрасте, когда у них не оставалось ни амбиций, ни сил что-то менять. Но можно было добиться того, чтобы в Старожлебинск, Кирзань Куй, Фыйжевск и так далее приезжали люди помоложе и поживее.

Граф Набедренных заявил, что он росский националист. Хэр Ройш был, видимо, националистом петербержским; ему казалось, что, по здравом размышлении, у портового Петерберга куда больше прав выступать центром росской политической жизни, чем у Столицы, только тем и примечательной, что она была когда-то ядром Столичной Роси.

— Вы расстреляли Городской совет и не скрываете этого, — старческие узловатые пальцы барона Ярцева скрутились в кулаки. — По слухам, не только Городской совет. И при этом выдвигаете весьма бесстыдные требования. Я не понимаю, почему вы рассчитываете на положительное решение.

— Не понимаете, — охотно кивнул Хикеракли, — ничего не понимаете. У нас тут революция, братцы. Ре-во-лю-ци-я. Полный, так сказать, переворот, мы кого только не перестреляли. А вы не понимаете и думаете, что у нас, как в Кирзани, нужно провести инспекцию. Не понимаете, что из казарм вас никуда не выпустят. И главное, чего вы не понимаете, так это что не вам принимать решение — Петерберг ведь уже отделился, не заметили? У вас выбор-то не между тем, удержать нас или нет. Он между тем, сохранить ли при этом приличную физию или осрамиться — а вы в Кирзани, говорите, были? — обратился он к барону Зрящих. — То есть вас не только в портовом городке не любят? Поберегли б физию.

— У нас в союзниках Европы, — снова махнул рукой граф Тепловодищев, сверкнув перстнями.

— Да нет у вас Европ, — Хикеракли досадливо крякнул, — где они, ваши Европы? Шлют вам ноты порицания? Во всех Европах одному только настоящему мсье Армавю наши дела и сдались. Но настоящий мсье Армавю не в Европах.

— Это потому что мы пока не стали всерьёз… — начал было увещевать барон Зрящих, но Твирин чеканно его оборвал:

— И не станете. Решение будет принято в Петерберге.

— Мы не требуем ничего умопомрачительного, — откинулся на стуле хэр Ройш, — вы ведь, Тарий Олегович, и сами сказали, что отчасти были готовы. У вас нет серьёзных способов воздействовать на Петерберг: Европы нас не пугают, поскольку сами находятся от нас в большей зависимости, чем мы от них, а административные меры вряд ли окажутся успешными, поскольку мы способны существовать автономно. Переговоры — это, если хотите, жест нашей доброй воли в ваш адрес. Но в то же время было бы нелепо называть себя росскими националистами и желать отколоться от росской земли. Мы этого не хотим, мы лишь хотим прогресса.

— И у вас прогресс, — фыркнул граф Асматов-младший.

Барон Зрящих барабанил пальцами по столешнице.

— Ваши требования остаются крайне радикальными, Константий Константьевич, — медленно выговорил он наконец. — Но в то же время кровавый переворот — явление для Росской Конфедерации, к счастью, необычное и, к несчастью, тлетворное. Вы ведь не хотите подать другим дурной пример? Полагаю, не хотите. А значит, нам всем следует активно искать выход из сложившейся ситуации. Вы говорите, что подготовили документ, фиксирующий ваши требования? Мы готовы доставить его в Четвёртый Патриархат и, уверен, достаточно быстро отыскать определённый консенсус…

— Решение будет принято в Петерберге, — холодно повторил Твирин.

— Но мы не вправе… — залепетал граф Асматов-младший, однако хэр Ройш не дал ему продолжить:

— Давайте постараемся обойтись без прямой лжи, это неизящно. Главной задачей господина Себастьяна Гныщевича было привезти сюда группу лиц, как раз таки обладающих правом принимать подобные решения от имени Четвёртого Патриархата, и я не сомневаюсь, что он с этой задачей справился.

Делегаты раздосадованно вздохнули, что означало точное попадание. Хэр Ройш с довольством улыбнулся. Документы были у него при себе, в портфеле; это выглядело несколько студенчески, но в то же время для серьёзности и прочего внешнего впечатления имелся граф, а себе хэр Ройш мог позволить хранить бумаги поближе к сердцу.

— Никакого решения не будет, — пробасил вдруг граф Дубин. — Вы, наглецы, широковато машете. Налог на бездетность введён на всей территории Росской Конфедерации, допустимы лишь временные послабления, но никак не отмена. Об остальном и говорить смешно! А угрозы свои оставьте себе.

— Никит Санович, не спешите, — забеспокоился граф Асматов-младший. — Вы ставите Тария Олеговича в неловкое положение…

— Не говоря уж о том, что он прав, — согласился граф Тепловодищев. — Конфликты существуют для того, чтобы их разрешать, не так ли? Давайте уважим господ бунтовщиков, рассмотрим их идеи…

— Слушайте, братцы, вы все картавые, что ли? — насупился Хикеракли. — Трудно слово «тр-р-ребования» произнести?

— Требования, — иронически отеческим жестом успокоил его граф Асматов-старший. — Я считаю, что их следует рассмотреть. Самым пристальным образом, — хмыкнул он. — Думаю, вы понимаете, господа, что на это понадобится время…

— Сколько угодно, — участливо кивнул хэр Ройш.

— …А кроме того, с нами прибыли секретари, слуги и так далее — как видите, мы с самого начала подошли к переговорам серьёзно. Их необходимо будет разместить…

— Не беспокойтесь, им место тоже найдётся.

— Полагаю, в течение недели…

— Не позволю! — грохнул граф Дубин.

— Никит Санович!

— Я думаю, господа, эти распри лучше отложить до внутреннего обсуждения, — твёрдо проговорил барон Зрящих, а после отвернулся от коллег: — И думаю… простите, как вы назвались все в совокупности? Я думаю, господа Революционный Комитет, что чем быстрее вы препроводите нас в город, тем быстрее вся эта неприятная ситуация получит подобающее разрешение.

Хэр Ройш с неподдельным наслаждением растянул губы в улыбке.

— Видите ли, Тарий Олегович, тут имеется некоторое затруднение. Господин Твирин справедливо заметил, что решение вы должны принять не в Патриарших палатах, а здесь, в Петерберге, но Петерберг — закрытый город, в который вас, к сожалению, не пропустили. Полагаю, из этого парадокса имеется лишь один выход: вам придётся остаться в казармах. Но не беспокойтесь, — с самой нарочитой заботой, на которую он был способен, прибавил хэр Ройш, — вашей челяди место тоже найдётся.

Твирин мрачно усмехнулся, и даже в извиняющейся гримасе графа читалось искреннее блаженство. Делегаты, до сих пор преимущественно квохтавшие, разом поскучнели. Судя по всему, ситуация наконец-то предстала им во всей полноте.

— Я отдам распоряжения караульным, — бросил Твирин и вышел.

Хэр же Ройш был доволен. Он был очень доволен. Не произведённым, само собой, впечатлением, а тем, как складно прошли переговоры. В особняке от отца остался небольшой погреб, и в этом погребе следовало отыскать для Хикеракли бутылку наилучшего вина, поскольку он оказался прав.

Если не слепить себя попыткой контролировать всё происходящее, а частично передавать власть в другие руки; если не требовать сразу всего, а начинать с предложений, на которые можно согласиться, — результат оказывается потрясающим. Граф зачастую отрывается от действительности, а Твирин непредсказуем, но без витиеватой лирики первого и безучастных угроз второго переговоры могли бы завершиться совершенно иначе.