стены были испещрены голубыми кристаллами, которые слегка светились и тускло освещали дорогу.
Я сделала несколько шагов и позвала сестру неуверенно:
— Брижина, ты здесь?
В полумраке что-то шевельнулось, и в меня полетели мелкие камни. Один из них попал в грудь, причиняя боль и вызывая странную немоту. Она холодила и растекалась по телу, сковывая движения. Эти камни были заговорёнными.
— Кто здесь?! — крикнула я охрипшим голосом.
Ответом мне стало эхо шагов. Из расщелины появилось четыре фигуры в тёмных балахонах — служительницы. Две из них молча подхватили меня под руки, одна осталась охранять вход, а ещё одна указала рукой вглубь пещеры. Повинуясь ей, нари потащили меня вперёд.
Сил сопротивляться после удара камней у меня не было, на крик их тоже едва хватало. Я сипела что-то неразборчивое и силилась понять, куда и зачем меня тащили. Служительницы уверенно сворачивали на развилках, спускались по лестницам и не произносили ни слова. Устав от тщетных попыток сопротивления, я наблюдала за всем будто со стороны и прислушивалась к собственному телу. Немота начинала отступать, а значит, у меня ещё был шанс освободиться. Главное, чтобы на моей стороне оказалось время и удача.
Тёмные стены подземных коридоров постепенно светлели и сменялись полупрозрачными из светло-голубых кристаллов с прожилками. По ним, будто по венам, текла и пульсировала светом сила.
Когда и в полу, и в стенах совсем не осталось породы, шедшая впереди нари остановилась и постучала по кристальной стене. Прислушалась и, убедившись в чём-то, дала знак двум другим, державшим меня под руки. Похоже, сегодня время и удача всё-таки не перейдут на мою сторону.
Служительницы прижали меня лицом к стене и принялись что-то шептать. Кристалл передо мной мигнул светом, растворяясь, в то же мгновение две пары рук толкнули меня в спину. И я, пролетев через исчезнувшую стену, нырнула головой вниз, в извилистый тоннель, уходящий глубоко под землю.
Кристальная глыба проглотила меня и, как по пищеводу, отправила в свой полупрозрачный, светящийся желудок. Пролетев по тоннелю, я свалилась на дно небольшой овальной комнатки, которая, едва получив меня в пищу, пришла в движение.
В стенах появились прогалы, и целые куски кристалла начали отодвигаться назад, смещаться вбок, подталкивать другие. Я лежала и смотрела, как прямо передо мной вместо стены образуется крутая лестница, ведущая ещё глубже. Нутро острова будто зазывало меня дальше, но мне по-прежнему было трудно двигаться.
— Хочешь переварить меня как следует? — спросила то ли у комнаты, то ли у самого острова. — Боюсь, с этим придётся подождать. Ноги не слушаются.
Пол подо мной вспыхнул, ударяя энергией, и на смену холодной немоте начала приходить робкая чувствительность. От этого стало одновременно радостно и страшно. Эта комната понимала человеческую речь.
— Ну, посмотрим, что для меня приготовили.
Опершись об ещё колющие от немоты пальцы, я с трудом поднялась на ноги и, придерживаясь за стену, побрела к лестнице, такой же полупрозрачной и слегка светящейся. Она, как и коридор, постепенно менялась, открывая новые пролёты впереди и закрывая старые позади. Возникало ощущение, что я шла в воздушном пузыре, который двигался вместе со мной.
Глухая тишина вокруг пробуждала тревожные мысли. Зачем меня скинули в это подземелье? Куда вела эта лестница? И что меня ждало в конце?
Спустя несколько пролётов раздалось гулкое скрежетание глыбы о глыбу, и лестница упёрлась в витиеватый коридор. Такой же подвижный и ведущий неизвестно куда. Я наступила на пол и, убедившись, что он никуда не провалится, сделала ещё несколько шагов. Позади меня послышался уже привычный гул, и лестница схлопнулась, превращаясь в глухую стену.
Свет, исходивший от кристаллов, мигнул, потом вспыхнул ярче, и на полупрозрачных стенах начали появляться образы. Сначала нечёткие, но вскоре ясные и при этом далёкие, будто сновидения. Обе стены и потолок мигали подвижными картинами.
На первой — среди скал две женщины в одеждах служительниц с помощью силы поднимают в воздух громадные камни и бросают друг в друга, стараясь попасть, но это не даёт никому преимущества. Тогда одна кладёт ладонь на камни под ногами, и те темнеют. Но под ладонью другой — вспыхивают, словно оживая.
Я прошла чуть дальше и перевела взгляд на стену напротив. Битва закончилась — одна из служительниц победила. Та, под чьей рукой темнели камни.
От этой победы на стене загорелась вереница картин с девушками. Разными и в то же время похожими. Каждая стояла в Венчальном зале, на каждой был венчальный наряд. Эти образы показывали прошлых эн-нари. Бесконечное множество жертв, на чьих лицах не было ни осуждения, ни отчаяния, лишь смирение со своей участью.
«Быть эн-нари — это честь», — прозвучали у меня в голове заезженные слова. Но я смотрела на этих девушек и не чувствовала, что их участь — награда.
Стена напротив была темна. Не потому, что на ней не изображалось картин, но потому что все они были тёмными. Мужчины, бесконечное множество мужчин в погребальных одеждах, провожали своих избранных заклинательниц. И на этих лицах тоже я не видела радости. Им эта участь также не казалась наградой.
Я шла по коридору, а череда поколений эрров и эн-нари всё не заканчивалась. И чем дальше я продвигалась, тем больше понимала, что эти вереницы несчастных судеб нужно прервать. Что этот коридор не должен пополниться новыми лицами.
Дорога вильнула и изменилась, перестраиваясь. На правой стене, изображавшей эн-нари, вместо Венчального зала появилась комната, показавшаяся мне знакомой. Это была спальня, которую я видела в родительском доме. Кровать с балдахином, тяжёлые шторы с ткаными узорами, окна, выходящие в сад.
На кровати лежит женщина и прижимает к груди свёрток ткани. Смотрит на него и плачет. У этой женщины лицо моей мамы, как на том портрете в гостиной. К ней в комнату вбегает высокий мужчина, шатен, как и я. Встаёт на колени у кровати, целует сначала маму, потом свёрток. Подсовывает под него руки и пытается забрать. Мама прижимает его к груди напоследок и подталкивает к отцу. Тот уходит, оставляя её в одиночестве.
Я прошла чуть дальше по коридору. Берег. Отец передаёт свёрток мужчине в плаще. Тот забирает и свободной рукой хватает отца за запястье. Что-то загорается красным в их ладонях — заговорённые камни скрепляют уговор. Порыв ветра срывает капюшон с забравшего меня мужчины, приоткрывая лицо. Оно принадлежит Фредино — моему приёмному отцу. Значит, они всё же соврали, сказав, что подобрали меня на улице.
Этот образ погас, и вспыхнула стена напротив. В комнату, где лежала мама, вбегают люди в балахонах, стаскивают её