- Хорошо, не будем затрагивать больной твой вопрос.
Но… Гарольдус всё время спит, да и я отсыпался после страшных ночи и утра рядом с тобой, мой возлюбленный.
- Я же помню весьма неотчётливо, что было после того, как остриё вошло в спину мне. Только боль и навязчивые кошмары, да ещё жажда, страшная, иссушающая. Помню только, как вдруг моё тело окутало, несомненно, чародейство некое, весьма сильное. С тем и провалился я в нормальный, здоровый сон. Сколько спал я, Северус, прекрасный свет моего бытия, о мой возлюбленный брат?
- Весь день.
- Боги! Так много? Отчего же не разбудил ты меня вовремя, к трапезе дневной? Поел бы я и тогда…
- Дабы ты выспался тем самым здоровым сном, как ты сказал. Ибо сон лечит и придаёт сил раненым. Ибо не было аппетита у тебя утром совсем. Так зачем мне было будить тебя? Дабы съел ты несколько волокнышек мяса, как утром?
Северус покривил душой - днём его задачей было накормить порцией Квотриуса, не откусившего бы, действительно, несколько кусочков мяса, но… ненасытного Гарри. Вот опять тот проснулся, жадно ловя запахи готовящегося мяса носом и шумно сопя при этом за счёт извечного рабского недомогания - сильного, не поддающегося лечению в полевых условиях насморка.
- Помнишь ли ты, о чём вели мы речь до твоего ранения, когда тени болтающихся по лагерю без дела пьяных солдат скользили по шатру и не давали нам сойтись так, как сего желал я? Всё ещё стеснялся я, хотя от… того стыда не осталось ничего, и если бы не ранение твоё, то быть бы нам вместе уже.
- Да, о Северус, помню, и прости мне моё неразумие. То, что вышел я из шатра нашего… тогда, ночью прошлою.
- Мне нечего прощать тебе. Ты же хотел отогнать праздношатающихся солдат, даже заглядывающих внутрь, но ты не мог знать, что это сам Волдеморт, обуянный жаждою убийства, почему-то, именно тебя. А почему так, но не иначе, предстоит мне выяснить у Гарольдуса…
Так ты войдёшь в меня, Квотриус, когда рана твоя затянется, и нам можно будет вновь любить друга друга, не ограничиваясь только поцелуями лишь одними, лишь распаляющими, но не дарящими такого?..
- Не дозволено брату младшему овладевать старшим, так я решил, чтобы не прогневать милостивых богов.
Ведь именно из-за своей неосторожности в помыслах и греховности их и получил я рану от, подумать только, одновременно и беглого раба, и величайшего недоброго чародея… твоего времени.
- А если я напомню тебе, звездоокий мой, что мы - не братья вовсе, а лишь предок и последний в роду? Действительно последний, ибо во времени своём я уже если и не стар, чтобы заводить любовь, но только в виде любовника или… любовницы, вероятность последней при этом я рассматриваю на последних ролях.
- Тогда… Право, я и не подумал об этом, светоч души моей, Северус, ибо привык звать тебя братом своим, но не думать о тебе, как о потомке моём, и от кого? Какая благородная девица пойдёт за меня - полукровку? А именно на высокородной патрицианке в качестве жены для одного из нас настаивает высокорожденный патриций и отец.наш. Кто же пойдёт за меня? Видимо, только прилично нагулявшая младенца в утробе своей, к позору славной фамилии Снепиусов. Стал бы ты, о Северус, северный ветр мой, продолжателем рода своего же. Тогда обеспечена была бы тебе высокорожденная парицианка и девица, к тому же честная.
- Сомневаюсь я, что со внешностию моею можно найти пустопорожнюю патрицианку, да ещё и девицу. Кроме того, у меня на женщин не… Но сие есть неинтересно. Сие есть только мои проблемы, и я не собираюсь делиться ими с тобою, о брат мой… хотя бы пред ликом людей. Названный брат.
- Ну, что ж, не говори ничего, покуда проблемы не замучают тебя. Я буду ждать… момента сего, незабываемого, когда ты, о свеча, освещающая душу мою, не сознаешься, какие там несчастие тебя с женщинами постигает…
- По поводу любови же нашей скажу я уж вскоре окончательное решение своё, кое затронет обоих нас. А по поводу женщин и не жди от меня ответа скорого, ибо стыдно мне признаться в недомогании своём.
Но стать прародителем самого себя - сие попахивает дурно, извращением крупным и оставлением меня в этом времени навсегда. Я бы хотел лучше перенестись «туда» вместе, нежели… О! Демоны! Что я сказал! Язык мой злоречивый суть враг мой. Нежели размножиться во времени сём, производя отпрысков, кои только привяжут меня ко времени сему. А привязываться не должно, не можно, в общем, нельзя, недопустимо, невозможно, немыслимо, нереально, негоже, наконец .
- Значит, «немыслимо, нереально»? А я вот к своему времени привязан так… Только с жилами оторвёшь меня от него, как сие ни прискорбно… Прости, хотел я, брат младший, сказать что-то супротив брата старшего. А ведь таковым старшим братом останешься ты для меня сквозь все века, в действительности, разделяющие нас…
Насчёт любови меж нами, какой бы то ни было, не знаю, что и сказать тебе - ведь теперь этот бывший раб Гарольдус будет спать с нами в одном шатре. Ты же сам говорил, что не можешь любить при свидетелях хоть и при рабе… о, прости, при свободном человеке, как ты повторяешь мне. Но я всё никак не могу отличить его всклокоченные космы от волос тех, кто обращён был в рабство, и чем боле смотрю я на свободного человека сего, тем более в моей главе мыслей о рабах гвасинг, порабощённых ведь ни за что, за то лишь, что сопротивлялись солдатам Божественного Кесаря.
Да и я не смогу, сношаться при свидетеле, ибо стыдлив.
- Это не есть проблема. Повелеванием неким вышлю я его куда-нибудь вовне. Он покуда слушается меня, как раб Господина своего. Пусть упьётся ышке бяха и не доползёт до шатра. Он же любит ышке бяха, как и положено рабу, дорвавшемуся до хозяйских , как он он говорит, питья и жрачки.
И, представь, главное - не в нём, а в тебе, звезда моя, звездоокий мой, лампада души моей, нет, лучше, свеча, освещающая душу мою, путеводная звезда моя, основа основ моих, Квотриус,.ниточка моя, когда я из тени в свет перелетаю!
- А сейчас… Горят ли глаза мои ночным светом небесным? Ведь я так жажду быть с тобою, мой Северус, мой северный ветер, мой путеводный светоч, мой ветер, впрочем, о сём уже говорил тебе я, моя странная, крестоносная звезда на небосклоне между многих и многих созвездий и звёзд одиночных, мой путь, моя дорога, да ведущая к Центру Альбиона, к самому сердцу его, где не был я никогда!
- Да, горят отражениями скопища звёзд, мириадов их. И столь прекрасно называл ты меня, что, казалось, будто в волшебной сказке я есть, но не в грубой действительности. А почему назвал ты меня «северным ветром»?
- Я подумал, что ты похож на него - суровый снаружи и обволакивающе пронизывающий изнутри. Освежающий лучше терм, охлаждающий разгорячённое тело моё своим, прохладным… А ещё у тебя всегда почти холодные руки, и так приятно чувствовать прикосновение узкой, влажной ладони твоей к пенису моему в ожидании скорого излития семени…