– Стоянова! – прикрикнула Вероника Владленовна. – Сейчас же выйди из класса!
– Что? Гляжу, правда уже не настолько всем вам нравится? С чего бы вдруг? На правду же не обижаются! Вы, Вероника Владленовна, чудовищно предвзяты. Мягко говоря.
– Стоянова, вон из класса!
Но меня и впрямь понесло.
– Одних оскорбляете ни за что ни про что, а перед кое-кем... бисером рассыпаетесь. Одним вы ставите двойки за контрольную, а кое-кому – даете переписать. Да, Исаев?
Я повернулась к нему. Все взбудоражено переговаривались, что-то выкрикивали, возмущались, один он сидел внешне спокойно и молчал, глядя на меня тяжелым, темным взглядом.
– А ты, Исаев, просто подонок. Изображаешь из себя царька, но на самом деле ты ничего из себя не представляешь. Пустое место!
Выплеснув все, что накипело, я вдруг ощутила себя опустошенной и растерянной. Не вслушиваясь в крики одноклассников и Вероники, я схватила сумку и выскочила из кабинета.
* * *
На оставшиеся уроки я не пошла – не могла. Помчалась домой. Меня аж трясло – вот как я, оказывается, перенервничала.
Потом весь вечер ждала, когда Вероника позвонит маме. Решила, что если та нажалуется, я тоже молчать не стану. Расскажу всё-всё. И про неё, и про наш распрекрасный класс. Терять мне уже нечего.
Но Вероника не позвонила.
А к ночи у меня вдруг подскочила температура. И не какие-нибудь тридцать семь, а почти до тридцати девяти дополз ртутный столбик. Уж не знаю, с чего вдруг. Может, от нервов? Или так не бывает? А, может, где-нибудь вирус подхватила. Однако я впервые обрадовалась, что заболела.
Наверняка эти сволочи сочтут, что я испугалась и поэтому решила отсидеться дома. Но, если честно, мне уже плевать, кто и что там подумает. До каникул осталось два дня. А там еще девять дней. Какая-никакая передышка. Хотя, будь моя воля, в эту проклятую школу я вообще и ногой бы не ступила.
Мама с утра сама позвонила классной, сообщила, что не приду, та выслушала и опять ничего не сказала про вчерашнее.
Зато позже мы списались с Яриком. В общем-то, мы каждый вечер с ним общались или по телефону, или в мессенджере, но сейчас я удивилась тому, как быстро до него дошли последние новости.
«Даша, ты как? Слышал, ты в школу сегодня не пошла»
«Я заболела. Лежу с температурой»
«Добро пожаловать в наш клуб. А то я испугался, что тебя совсем довели»
Довели, конечно! До сих пор как вспомню вчерашний урок, так вздрагиваю.
«А ты откуда знаешь, что я не в школе?»
«Андрей сказал»
«А больше ничего он тебе не сказал?»
«Ну, если честно, я в чате класса сам прочел. Там прямо бомбит всех. Пишут, что ты вчера выступила»
Уверена, там по-другому пишут, да и Исаев наверняка тоже высказался в мой адрес, просто Ярик, как всегда, смягчает углы и щадит мои чувства.
Я рассказала ему в подробностях про конфликт с Вероникой, получила порцию одобрения и… стало чуть легче.
* * *
Раньше я думала, что сидеть с мамой в одной комнате – это каторга, и отчаянно жаждала свободы, а сейчас всё бы на свете отдала, чтобы оставаться с ней дома как можно дольше. Но время летело стремительно. Я и опомниться не успела, как подкралось девятое ноября.
В предпоследний день каникул к нам в гости наведался Ярик. Он уже окончательно поправился, да и у меня все симптомы давно сошли на нет. Да и какие там симптомы? Я потемпературила всего пару дней и снова как огурчик. Так и не поняла, что со мной было.
Позвать к нам Ярика придумала мама. Мы с ней наготовили кучу всего, как на праздник. Но и он пришел не с пустыми руками. Маме принес замысловатый и очень красивый букет, такие, наверное, стоят жутко дорого. А мне вручил торт и коробку конфет. Ещё и вырядился в белую рубашку. Мама неуместно пошутила, что он прямо как жених.
Бедный Ярик залился краской, как ещё не сбежал…
Сначала за столом царила неловкость. Мама слишком суетилась, стараясь подложить ему то один салатик, то другой. Ему от этой возни делалось ещё неуютнее.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Ну а я не то чтобы чувствовала себя скованно, но понятия не имела, о чем с ними обоими разговаривать. К тому же боялась, что Ярик проговорится о травле или грязных сплетнях, а мама тоже что-нибудь лишнее выболтает, она вполне способна.
Но, к счастью, в этом плане всё прошло гладко. Ну, почти…
Мои секреты остались в сохранности, но неприятного момента все же избежать не удалось.
Сначала беседа у нас шла чинно и культурно. Я по бо́льшей части молчала и даже уже скучала понемногу, а мама расспрашивала Ярика про его хобби, про планы на будущее и всё такое. Мы благополучно добрались до чая с тортиком, как мама зачем-то вспомнила про Эльзу Георгиевну.
– Она ведь не так давно руководит школой?
– Да, третий год, – подтвердил Ярик. – А до этого просто вела в нашей же школе русский и литературу.
– Понятно, – церемонно кивнула мама. – А кто был прежним директором?
– Галина Петровна Трубич… Но она сейчас уже не работает у нас… то есть вообще нигде не работает.
– На пенсию ушла? – допытывалась мама.
Ну вот зачем ей это? Впрочем, я в тот момент тоже никакого подвоха не чуяла.
– Нет. Уволили. Со скандалом. А-а, вы, наверное, не в курсе. Два года назад у нас же тут ужасный скандал был. Две дуры из одиннадцатого класса поперлись с парнями на какую-то вписку. Надрались там так, что их совсем унесло. Ну и потом обеих… – Ярик осекся, смутившись. После недолгой паузы быстро и скомканно договорил: – В общем, кто-то, как обычно, снимал этих дур на телефон, а потом выложил в интернет. Так всё и всплыло. Прокуратура возбудила…
Мама поднялась так резко, что едва не уронила табурет и громко звякнула тарелкой. На лице, внезапно побледневшем, проступили болезненно-яркие алые пятна. Ни слова не говоря, она вышла из-за стола и закрылась в ванной. Надолго…
Ярик не понимал, что произошло, и выглядел обескураженным и даже слегка испуганным.
– Что такое? С твоей мамой все в порядке? Я что-то не то сказал? – разволновался он.
– Ты ни при чем, – прошептала я. – Это личное.
– В смысле? – занервничал он ещё больше. – Как понять – личное? Те дур… девушки вам кем-то приходятся или что?
– Да нет. Помнишь, я рассказывала про маму… ну, что маму и ее подругу в юности…
– Да… но эти две… там как бы не совсем та ситуация… они сами как бы туда притащились, не против были, а не то что… ну, как с твоей мамой, – бормотал растерянно Ярик.
– Не в том дело. Просто тогда их с подругой тоже сняли на видео, а потом слили. Поэтому она на всё такое всегда так реагирует. Травма сильная… не смогла её пережить…
– Ужас… – сглотнул он, потом нахмурился. – Бедная твоя мама. И подруга ее. Но как их могли снять? Тогда же не было ни телефонов, ни интернета? Или были уже, что-то не могу сообразить…
– На видеокамеру сняли. А слили позже. Только тихо! Это тайна, – шептала я, с опаской косясь на дверь ванной, откуда доносился шум воды.
– Блин… ужас какой, – заметно расстроился Ярик. – Прости, пожалуйста. Какой я идиот. Даже подумать не мог. И, если честно, просто забыл про то, что ты рассказывала, а то бы не стал, конечно, даже заикаться… Прости… Так стыдно перед твоей мамой…
– Ладно тебе, ты же не знал, – вздохнула я, предчувствуя тяжелый вечер, какие время от времени случались и раньше. Но тогда мамой занимался отец, он умел ее успокаивать…
– Надо же было всё так испортить! Что я за придурок, – продолжал сокрушаться Ярик. На нем и правда лица не было.
Он и ушел совершенно расстроенным. А меня попросил передать маме свои извинения.
Остаток вечера, конечно, был безнадежно загублен, но случалось и похуже. В этот раз мама просто отсиделась в ванной, потом выпила свои капли. Обошлось без рыданий и приступов, которые в детстве меня жутко пугали.
Ярик потом еще сто раз спросил в мессенджере, как она. Ну и боялся, что мама теперь о нем плохо будет думать.