Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Хррр…» — раздался звук от передней лыжи, и снегоход остановился как вкопанный, мотор заглох. По инерции Василий перелетел через руль и сильно ударился плечом о землю.
— Чёрт! — громко выругался он. — Неужели лыжа сломалась?
Василий с трудом поднялся, потер болевшее плечо.
— Кар-кар! — подала голос та самая хитрая ворона, из-за которой всё и произошло.
— Скотина, это ты нарочно!
В ярости Василий сорвал из-за спины ружьё и выстрелил дуплетом. Крупная дробь хлестнула по деревьям, две черные тушки кувыркнулись вниз.
— Я вас всех сейчас, всех! — кричал Василий, лихорадочно пытаясь перезарядить двустволку.
Но его голос заглушили громкое галденье и хлопанье крыльев: огромная туча птиц, казалось, со всего Черного урочища, в панике взвилась вверх, закрыв бесформенной черной массой всё серое небо.
— Я вас, вредителей! — орал он. — Привыкли силки разорять и шкурки портить! Сейчас, сейчас… Я вам покажу!
Но патроны под руку не попадались, и показать хитрым черным тварям он ничего не мог. И даже не понял, что произошло в следующую минуту. Появившийся в отдалении гул вдруг надвинулся, перекрывая карканье сотен ворон, и что-то огромное врезалось в самую гущу стаи. Самолет! Разве они летают так низко?! Задрав голову, Василий видел, как тряслось от ударов покрытое заклепками серебристое брюхо, как, надрываясь, вязли в черной массе винты, разбрасывая в стороны черные перья и красные брызги, как будто огромная серебристая рыба попалась в злую черную сеть… Однако сеть оказалась слишком слабой: «рыба» рыскнула по курсу, клюнула носом, но прорвалась и скрылась за деревьями, заметно теряя высоту и оставляя за собой дымный шлейф.
Ошеломленный Василий не мог ничего понять. Замерев в оцепенении, он смотрел вверх и тёр глаза. Может, ему всё привиделось? Но на это надежды не было: с неба сыпались десятки растерзанных черных тушек да кружились черные перья, словно траурный снег… Вдобавок ко всему вдали раздался треск ломающихся деревьев и сильный удар, от которого у парня качнулась земля под ногами.
«Самолёт упал!» — пронзила сознание ужасная мысль.
* * *Салон главкома имел хорошую шумоизоляцию, здесь было значительно тише и можно было вести беседу. Тем более что и расположение кресел этому способствовало: офицеры сидели напротив друг друга. Пристегнутый к запястью спецчемоданчик сковывал движения и создавал неудобства в сидячем положении, но Железный Вадик его не отстегивал.
— Вадим Ильич, а насчет новых должностей генерал ничего не сказал? — спросил Филинов.
Подполковник снисходительно улыбнулся.
— Сказал, что тебя поставит своим заместителем.
— Шутите… Я просто так спросил. Ясно, что об этом по спецсвязи не говорят…
— А насчет квартир как будет? — не удержался Фроликов. — Должность — это хорошо, но в общагу или малосемейку бы не хотелось…
— А я в малосемейке живу — и всё хорошо, — буркнул Мощенко.
«Кроме того, что жена ушла, — подумал Сагалович. — Хотя, может, не из-за квартиры, а из-за твоего характера…»
Действительно, «Руков» вечно был чем-то недоволен, и хотя, может, на самом деле это было не так, но лицо у него всегда оставалось хмурым.
— А сколько вас? — быстро спросил Фроликов. — Ну, семья сколько человек?
— Сколько, сколько… Один я!
— Ну, вот! А я с женой, и ждем ребенка! — В тоне майора прозвучали торжественные нотки.
Этого даже Сагалович не знал. «Надо будет дополнить досье», — подумал он.
— Как доберусь до телефона, сразу позвоню ей!
— Я, может, тоже собираюсь… — проворчал Мощенко.
Что собирается сделать «Руков»: заново жениться и родить ребенка или позвонить прежней жене, — осталось неизвестным.
— У нас какие-то проблемы! — вдруг нервно воскликнул глядящий в окно Филинов. — Самолет не поднимается! У меня от этих ёлок уже голова кружится!
— Да нет, все в порядке, так надо, — успокоил его, а заодно и остальных Сагалович. — Через полчаса наберем шесть тысяч метров, откроем коньяк и начнем отмечать выполнение особо важного задания!
— И новые звания! — выпалил Фроликов.
— Рано! — осек Сагалович. — Нужно, чтобы объявили приказ, вручили новые погоны, нужно бросить звездочку в стакан… Ты что, порядка не знаешь?
А сам подумал: «Может «задержаться в командировке» и заехать к Юльке? Соскучился по чертовке…» Твердое решение про «последний раз» начисто выветрилось из головы. Как выветривалось и все предыдущие разы.
Филинов закрыл глаза и откинулся на подголовник — видно, его нервировал вид проносящихся так близко деревьев.
«Под крылом самолета о чем-то поет зеленое море тайги…» — вспомнил Сагалович. На самом деле тайга не пела — она свистела под самым брюхом. Да и на море она не была похожа. Отдельные деревья на скорости сливались в сплошную ровную массу, которая скорей напоминала ровно подстриженный газон. «Ну, молодец Балаганский, идет как по линейке, — подумал Сагалович. — Только как он удерживает машину? Чуть сдвинул штурвал — и каюк, никакие дополнительные приборы не помогут… Да еще воздушные ямы, всякие завихрения…»
Додумать он не успел. Ан-24 влетел в странное черное облако, раздались удары по фюзеляжу, крыльям, самолет затрясся, как машина на кочках, от прозрачного диска пропеллера полетели черные клочки, и вдруг диск превратился в слабо вращающиеся лопасти, причем погнутые… Облако исчезло так же внезапно, как и появилось, но из двигателя повалил дым…
Сагалович прижал к груди чемоданчик.
— Ничего, ребята, Балаганский сядет! — попытался он успокоить оцепеневших спутников.
«Только бы связь сохранилась, сами мы отсюда не выберемся», — подумал Сагалович и надел шлемофон, чтобы слышать переговоры экипажа. Но то, что он услышал, не успокаивало. В кабине царила нервная атмосфера.
— Твою мать! — выругался Балаганский, безуспешно пытаясь вытянуть штурвал на себя и глядя на треснутое переднее стекло. — Птицы! Откуда столько?!
Завыла аварийная сирена, загорелась красная лампа: «Пожар мотогонд. прав. дв.». Командир машинально, как на учениях, отключил силовую установку и включил систему пожаротушения первой очереди. «На одном сядем!» — подумал он. Но левый двигатель тоже не тянул, только взбивал воздух согнутыми лопастями. Оставляя за собой шлейф дыма, Ан-24 неотвратимо терял высоту.
Сирена смолкла, сигнализируя, что пожар потушен. Но радоваться было нечему: скорость приближалась к критической, вот-вот самолет клюнет носом и войдет в смертельное пике…
— Вытягивайте, ребята, вытягивайте! — отчаянно крикнул Виктор.
Этот крик услышал Сагалович и понял, что дело совсем плохо. Так оно и было.
— Садимся прямо здесь, где получится! — процедил сквозь стиснутые зубы Петр Семенович.
— Как получится, так и садимся! — подтвердил команду Андрей.
Но как может получиться посадка в непроходимой тайге, которая словно огромными пиками целилась в беспомощный самолёт верхушками елей? Да никак!
На скорости двести пятьдесят километров в час Ан-24 врезался в «зеленое море тайги». С треском ломались толстенные деревья, отвалилось крыло, другое, отлетали и глубоко зарывались в заснеженную землю тяжеленные двигатели… Наконец, потерявший оперение фюзеляж пробился сквозь стволы, ветки и сучья и врезался в землю. Единственное, что успел сделать пилот высшей квалификации Балаганский, — выключить зажигание и работающий двигатель. Это предотвратило взрыв топлива и последующий пожар, но ни экипаж, ни пассажиров не спасло.
* * *Передняя лыжа оказалась целой, просто она влетела под лежащее поперек дороги обугленное дерево, диаметром сантиметров десять. Если бы он не отвлекся на ворону, то успел бы остановиться… С трудом оттащив преграду, Василий вытолкал снегоход на ровное место и осмотрел его. Металлическая лыжа удар выдержала и даже не погнулась, так же, как и рама, немного помялся капот внизу, да, похоже, шкворень рулевого управления слегка погнулся: руль поворачивался без прежней легкости… Но ехать можно!