тобой прощались, ты сказала, что общение со мной дает тебе какое-то необъяснимое чувство надежды. Скажи, пожалуйста, что ты имела ввиду под этими словами?
— Я не могу этого объяснить, Джереми, это какое-то внутреннее чувство, оно не поддается логическому воздействию, но я явно что-то ощутила, когда увидела вас, — произнесла девушка задумавшись.
— Ты сталкивалась с этим ощущением ранее? — начал расспрашивать я.
— Сложно сказать, наверное, да. Знаешь, это было когда-то давным-давно, еще в моем раннем детстве, когда я была еще совсем ребенком, думающем о том, что мир вокруг чист и прекрасен, тогда я чувствовала нечто подобное, но тогда оно не было связано с надеждой, скорее оно было связано со свободой, которую я ощущала, и сейчас, глядя на тебя, я чувствую этот едва уловимый вкус свободы. Словно я вновь вернулась в те далекие времена, когда еще не знала, что существует зло, затаившиеся где-то неподалёку, что вокруг бродит коварное предательство и ужасающая боль норовит завладеть моим наивным детским сердцем.
— Как думаешь, почему я вызываю у тебя такие ассоциации?
— Чувства, Джереми, ты вызываешь определенные чувства, возможно, потому, что ты слишком любопытен.
— Любопытен? — переспросил я.
— Да, как я в далеком детстве, когда была еще наивна и чиста. Знаешь, мне кажется, что я чувствую в тебе свободу, которая когда-то была и у меня. В тебе что-то пробуждается, ты похож на человека, который очень долго спал, но в один прекрасный день проснулся и стал другим, и сейчас этот другой живет в тебе, смотря на мир совсем иными глазами. Не гони его, он может оказаться куда более настоящим, чем тот к которому ты так привык.
— Интересная мысль, я ведь действительно стал чувствовать что-то происходящее со мной в последнее время, и не могу понять, к добру это или нет. Но в одном уверен точно, я стал отдалятся от себя прежнего.
— Глаза о многом говорят, Джереми, согласен? — спросила девушка.
— Да, с этим сложно не согласиться, — улыбнулся я.
— О чем тебе говорят мои глаза, Джереми? — словно прочла мои недавние мысли собеседница.
— О боли, рвущей тебя в клочья, Элизабет. Я вижу это, я понимаю, что ты сейчас испытываешь внутри себя.
— Ты и правда странный. Ты мне чем-то напоминаешь меня, только ты сильнее и умнее, — улыбнулась Элизабет.
— Почему ты так считаешь? — удивленно спросил я.
— Ну ведь я здесь, а ты там, — хихикнула она в ответ.
— То есть ты считаешь, что твое попадание в клинику связано с тем, что ты была недостаточно умной, чтобы этого избежать? — рассмеялся я.
— Возможно, это так, а может просто потому, что ты смог справиться с тем, с чем я справиться не смогла. Я всегда считала себя сильным, умным и целеустремленным человеком. Да, я действительно многого могла добиться, все схватывала на лету, не была зажатым и закомплексованным человеком, но я не смогла дать отпор собственным мыслям, они сильнее меня, как и сильнее боль, которую они тащат за собой. Оно разрушает меня. И когда это происходит, то я опускаю руки, не могу бороться, лишь мечтаю умереть, ведь моя жизнь уже сломана, ее не починить, у нее нет будущего, — вздохнула девушка, чей взгляд в этот момент устремился куда-то в стену за моей спиной.
— Почему ты считаешь, что у твоей жизни нет будущего? Что бы не произошло с тобой когда-то, оно не должно ставить крест на тебе, ты же прекрасно это понимаешь, Элизабет? — попытался вдохновить ее я.
— В состоянии ясного ума, я понимаю это, но в состоянии приступа, перестаю разумно мыслить, считая верным лишь то, что выгодно моему состоянию на тот момент времени, — пояснила она.
— И ты никак не можешь совладать с этим? — я сосредоточенно смотрел на свою собеседницу.
— Нет, это невозможно, я не могу. От идиотских поступков я попала сюда, где прохожу курс реабилитации, пью мерзкие таблетки, которые успокаивают психику, но я знаю, что это не вылечит меня, я буду сумасшедшей до конца своих дней. И скажу тебе честно, мне не хочется, чтобы эти дни были долгими, — поделилась со мной Элизабет.
— Возможно, что мне тяжело оценить те страдания, с которыми ты сталкивалась, но я уверен, что ты сдалась слишком рано, ты же очень умный и приятный собеседник, а значит и человек из тебя замечательный, стоит ли хоронить такое сокровище? — произнес я слегка возмущенным тоном, чтобы собеседница заметила мое легкое недовольство по поводу ее взглядов касательно самой себя.
— Вы мне льстите, Джереми, но мне все равно приятно это слышать, — слегка рассмеялась девушка. Это был тот самый смех, который вместо радости пробуждал печаль. Оказывается, что даже смеяться можно было с болью, которую тебе никак не удается затмить, поэтому она проявляется повсюду, в каждом поступке, движении и даже слове, ты настолько пропитался ей, что больше не можешь жить без нее, ты стал с ней одним целым, ты стал ею, а она стала тобой.
— А чем ты увлекаешься, можешь рассказать? Про космос мы с тобой немного поговорили, а чем еще? — я решил перевести разговор в несколько более приятное для обсуждения русло.
— У меня много увлечений, я изучаю иностранные языки, учусь игре на фортепьяно, слушаю музыку, читаю книги, пишу стихи, вот первое, что пришло на ум, — пожимая плечами произнесла девушка.
— Как здорово, у тебя столько всевозможных занятий, это невероятно, даже завидую тебе в этом, ведь я настолько примитивен, что абсолютно ничего не знаю кроме своей работы, — восхищенно воскликнул я.
— Я уверена, что у вас еще есть увлечения, просто вы о них забыли. Вот хотя бы книга, которую вы сейчас пишите, ведь это серьезный шаг, написать о такой необычной проблеме. Что-то же побудило вас, что-то сказало вам о том, что вы не просто человек, который все свое существование хочет провести на одной работе, а тот, кто хочет получить от своей жизни нечто большее. Простой человек не увлекается творчеством, это удел чокнутых, — рассмеялась Элизабет.
— Ну, с этим сложно поспорить, то, что я чокнутый, уже стало моей навязчивой идеей, которая все чаще и чаще находит свое подтверждение в окружающем мире, — подмигнул я собеседнице.
— Это вовсе не удивительно, какой нормальный человек придет в психиатрическую лечебницу ради того, чтобы пообщаться с местными умалишенными, — продолжала смеяться девушка.
— Ну хватит уже утрировать, не такие уж тут все и умалишенные, вполне приятные и адекватные люди, лишь немного непривычные для типичного мира, — с улыбкой на лице я пытался всерьез оправдать здешних пациентов.
— Этого совсем и не хочется, — вдруг серьезным