— И теперь все утряслось?
— Ну, я думаю, да. — Гвинет хотелось, чтобы мать перестала улыбаться так, будто полагала, что ее дочь не может быть настолько глупой, чтобы на самом деле считать, что все закончилось, и закончилось хорошо.
— И ты совсем не боишься, что Ван может узнать?
— Почему я должна бояться… теперь?
— Ну, тебе виднее, милая. Откуда мне знать, хорошо ли ты замела следы. Но на твоем месте я предпочла бы оставить ребенка там, где он был, чем вызвать на себя праведный гнев Вана, если он вдруг узнает. — Миссис Вилнер сделала паузу, но Гвинет промолчала. — Может, риск действительно невелик. Надеюсь, что так оно и есть. Не могу назвать себя женщиной мнительной и слабонервной, но даже меня непрестанно преследовала бы одна и та же мысль: что случится, если муж узнает. И если он на самом деле узнает, то жизнь твоя рухнет.
Гвинет поежилась. Конечно, мать была права.
— Не думаю, что Ван прибьет тебя в буквальном смысле слова, вряд ли он способен на убийство, но не стоит сомневаться в том, он будет не очень далек от этого.
— Да ты совсем не знаешь его, если так говоришь! Пытаешься запугать меня…
— Нет. Но если здраво посмотреть на то, что ты творишь, можно сказать лишь одно: у тебя начисто отсутствует инстинкт самосохранения. Я просто хочу, чтобы ты была дважды, трижды осторожной.
— Не стоит беспокоиться, — отрывисто заговорила Гвинет. — Я знаю, как рискую. Живу как на вулкане. Но ничего не могу с этим поделать. Я просто не могу отказаться от Тоби. И если я могу оставить его, рискуя всей своей жизнью, что ж, я готова рискнуть. Думаешь, мне все это нравится? Думаешь, я не просыпаюсь каждое утро с мыслью, сумею ли пережить еще один день и избежать катастрофы? Но все равно. Или так — или потерять Тоби. Третьего не дано. А я теперь без него не могу…
— Ты прекрасно обходилась без ребенка пять лет, — напомнила мать.
— Но я же думала, что он умер, а это большая разница. Когда я увидела его, узнала, какой он хороший, милый мальчик, я не могла продолжать жить, зная, что он «сирота», что у него нет дома, что он считает меня милой гостьей, которая наведывается раз в несколько месяцев и за которой он везде ходит как хвостик. Мама, я полюбила его. И не смогла расстаться с ним.
— Что ж, ты играешь с собственной жизнью, и тебе решать, как поступать. Если бы твоим мужем был любой другой мужчина, то это не было бы настолько опасно. Но Ван… — Мать пожала плечами.
— Ван более терпим, чем ты думаешь, мама.
— Очень может быть. Но я не думаю, что он проявит всю свою терпимость, если только узнает правду о твоем маленьком приключении.
Гвинет не знала, что и сказать. Если бы только мама прекратила облекать в слова ее собственные страхи!
— Гвинет. — Голос матери неуловимо изменился.
— Что? — Она подняла глаза и увидела, каким задумчивым стал взгляд матери.
— Вы действительно намерены законно оформить опекунство? Не хотите просто оставить его у себя, и все?
— Сказать по правде, мы еще не обсуждали это, но у Вана очень серьезные намерения. Он хочет, чтобы все было как надо. Мы съездили в приют и объяснились с Келлаби. Они очень обрадовались и поддержали наше решение, но сказали… доктор Келлаби сказал, что они слишком мало знают о Тоби. Он сделал всего два замечания…
— И что это за замечания?
— Во-первых, он знает, что мать Тоби из хорошей семьи. И еще, боюсь, ты не очень понравилась ему, мама.
— О! — коротко рассмеялась миссис Вилнер. — Полагаю, это тот самый директор, с которым я беседовала тогда. Забыла, как его зовут. Припоминаю, что он мне тоже не приглянулся. Все пытался доказать какую-то теорию насчет того, что лучше бы оставить ребенка… — прервала она свою тираду. — Ну да ладно, это теперь не имеет ни малейшего значения. Столько лет прошло!
Однако от Гвинет не укрылось, что мать просто не хочет говорить, что за теорию защищал в свое время доктор Келлаби.
— В любом случае я рада, что доктор Келлаби проявил гуманизм и пытался убедить тебя оставить ребенка с матерью. Ты ведь это хотела сказать?
Миссис Вилнер ничего не ответила, и Гвинет даже представила себе эту сцену: мамино очарование, словно маска, сползло с красивого холеного лица, стоило ей услышать абсурдное предположение, что кто-то должен действовать согласно велению сердца.
— И что случилось, когда они вытащили записи на свет божий? — попыталась перевести разговор мать.
— Ничего. То есть этого так и не произошло. Ван абсолютно уверен, что нам не стоит копаться в прошлом Тоби. Говорит, что чем меньше он знает о его настоящих родителях, тем больше ему кажется, что Тоби — его собственный сын.
— Бог ты мой! — недоверчиво расхохоталась миссис Вилнер. — Или это невероятная удача, или… Да нет. Это невозможно.
— Что?
Но миссис Вилнер просто покачала головой, однако решила предупредить Гвинет насчет еще одной вещи:
— Будь необычайно осторожна, когда дело дойдет до официального усыновления, моя дорогая. Мне кажется, всегда требуется согласие по крайней мере одного из родителей.
— Ты уверена? — похолодела Гвинет.
— Не совсем. Может, такой необходимости и нет, когда ребенка берут прямо из приюта. Если нет никакой достоверной информации, наверное, приходится обойтись без подобных вещей. Но мне бы все равно очень хотелось, чтобы ты подумала обо всем этом прежде, чем заваривать такую кашу.
— Если бы я стала думать обо всем этом, то так и осталась бы без ребенка, — парировала Гвинет. — Я просто не могла себе позволить размышлять над тем, какую цену придется заплатить, иначе бы я струсила прежде, чем начала действовать. Я готова выдержать все, что выпадет на мою долю.
— Вот откуда такая сумасшедшая спешка! Да ты совершенно не готова ни к каким опасностям, Гвен!
— А к каким таким опасностям я должна приготовиться?
Миссис Вилнер удивленно подняла брови:
— Ну, к примеру, тебе никогда не приходило в голову, что отец ребенка возьмет и объявится?
Гвинет бросила на мать ледяной взгляд.
— Он уже объявился, — ответила она матери тем же тоном.
Миссис Вилнер подскочила как ужаленная:
— Объявился! И ты сидишь тут и ничего не делаешь! Да ты совсем спятила, Гвинет! У тебя что, напрочь отсутствует чувство опасности?
Гвинет усмехнулась и стала очень похожа на мать.
— Сядь, мама. Как странно, вот мне сейчас вспомнилось, что тетя Элеонора говорила тебе то же самое: что у тебя отсутствует чувство опасности. Думаю, у меня это наследственное.
— Ну уж нет. — Матери было немного стыдно за свою несдержанность. — Я не трусиха, но, по крайней мере, я не зову опасность в дом, чтобы потом сидеть и ждать катастрофы.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});