из них.
– Братья и сестры! Кто усомнился в преданной службе своей, тот не может больше среди нас находиться. Ибо как можно отвернуться от Великого Создателя Вселенной, когда он воочию престал пред нами? – рев исходил уже не от людей, так ревут только звери. Голодные, жадные до крови дикие звери.
Чудовище пожирало глазами, а мы ликовали и превозносили его. Оно издало нечеловеческий звук из пасти, подобный бездне, и стены сотрясались. Человек в красном поплатился за свою близость к козлиной голове своим обликом. Оглянувшись, я понял, что эта карма достигла каждого. Неестественно большие формы не могли не вызвать похотливое желание, но лица, спрятанные за масками до начала ритуала, вдруг вскрылись и стали еще ужаснее, чем были. Застывшие выражения, каким-то образом умудрялись издавать звуки, крики, вопли. Мир вокруг меня состоял из медленно сменяющихся картинок, и каждая последующая – страшнее предыдущей.
Впервые за весь безумный вечер я увидел людей без масок. Их привел жрец прямо к алтарю. Молодые, даже может очень молодые, мальчик и девочка, предрекая свою судьбу, покинули этот мир и встали где-то на затворках рассудка. Закатанные веки и открытый рот свидетельствовали, что никто в этом зале не действовал против их воли. Трудно действовать против чего-то несуществующего. Но мне они нравились. Это были красивые люди. С чистой приятной кожей. С нежными правильными чертами лица. С подтянутыми упругими формами. Они отождествляли красоту и непорочность, они чуть ли не стали собственным культом.
– Братья и сестры! Внимание! Узрите! Откройте глаза и скажите, что вы видите? – жрец вошел в антураж и уже был менее сдержан в жестикуляции, нежели раньше.
– Вы видите ложь, если считаете их красивыми, ибо их души переполнены гадкими мыслями об учениях неверных. Вы видите ложь, если считаете непорочными, ибо рвение служить неправде уже есть соитие с источником зла. Загляните глубже! Загляните! Они не смогут узнать правду, даже если та предстанет перед ними, в отличие от вас. В отличие от нас с вами!
Стоны от духовного превосходства и познания вспыхивали по всему помещению. Я не знал, что произойдет дальше, но был уверен, что это правильный исход событий. Все вокруг на удивление происходило по самому необходимому для экстаза сценарию.
Будь я проклят, если уродства, о которых говорил человек в красном не обрели осязаемый облик. Гадкие лица были искажены тупостью и упорством отречения истинных ценностей. Конечности, лишенные симметрии, складывались и раскладывались в хаотичном порядке. Душа, неизлечимо больная, проявила себя и ждала суда. Во мне пылала ненависть, и я желал всем безумно стучащим сердцем, ее направить на виновных.
– Лишь только жертва может спасти их. И только мы, кто знает правду, способны помочь заблудшим душам.
Блик света свернул в руке у жреца и через миг, что-то тягучее и липкое окропило лица первых рядов. Из-под пола закричал орган с мощными ритмическими барабанами, чудом слышимые из-за рева братьев и сестер. Ряды резко поменялись, так как почувствовать благодать должно все участники. Человек в красном раздавал наполненные кубки, а мы шли и делились с ближними. Мы делали все, что безмолвно от нас требовало чудовище, чей образ постоянно мутнел, теряя четкие границы. Вновь облик в руках и вновь радость от выполнения долга. Кубок в моих руках, а я в его власти. Общими усилиями мы удовлетворили монстра, сами ему уподобляясь, теперь осталось обуздать плоть.
Прикосновения волной накрыли все мое тело, на что мне приходилось отвечать взаимностью. Губы, плечи, грудь, ноги… Я уже не мог различить кого я обнимал, человека или комок из человеческих конечностей. Сочные груди мелькали мимо меня и за каждую я хотел ухватиться. И вдруг что-то знакомое пронеслось рядом, что-то из той жизни, в которой подобного не могло случиться. Бояна! Ее нагое тело трезвым шлепком отозвалось в голове. Только не ты, я прошу! Борьба! А я запросто могу проиграть. Свет и музыка игриво подталкивали меня обратно к краю, откуда я только что отшагнул. Я выхватил ее из рук двух мужчин и потянул в безопасное место. С боем через более активный финал Зюскинда я пробивался к тайной комнате. Обходя стороной акты соития и проскакивая между еще не приступившими к процессу партнерами все мокрые от похотливых выделений мы добрались до островка безопасности. За массивной шторой, потяжелевшей на пару десятков килограмм, мы спрятались в комнате, не способной нас устеречь. Мы слышали, как мир рушится вокруг и ждать не приходилось. Странное ощущение возникает, когда пытаешься побороть безумное рвение при помощи загнанного в тупик разума. Помощи мне ждать было неоткуда. Бояна просто ждала случая, чтобы напрыгнуть на меня, а если не получится, то не на кого-нибудь другого. На грани капитуляции перед возрастающим желанием воссоединиться я все же ворвался в бой, но было поздно. Меня опередили, но сдаваться я не собирался. Я озверел. Я буду биться до последнего вздоха. Именно так кричала моя тень, искаженная от ужаса. Единственное, что осталось от меня в этом мире. Я уже не принадлежал себе, я плыл в этом море обнаженных тел и бороться с течением я не смог. Болезнь, имя которой тьма, уже засела внутри, готовясь к прыжку, как хищный зверь. Тьма вокруг, в этих людях, внутри меня, и тьма в глазах…
14
Веки слипались, и чтобы их расцепить потребовались усилия, запас которых был на исходе. На утро после добросовестной пьянки возникает отвращение к самому себе, за то, что влил вовнутрь столько яда, за то, что смеялся над идиотскими шутками, которые сам же выдавал. В момент пробуждения будто бы в издевку над собой прокручиваешь в голове глупые нелепые движения в сторону деградации, как правило, под ужасную музыку; обещания, которые теперь в стыдливых глазах то и дело появляются при трезвом разговоре; а также вспоминаешь ощущение свободы и вседозволенности, омраченные диким сушняком и головной болью после их истощения. Это утро было особенным. Причина недовольства была намного глубже. Все свое гнилое нутро, так радовавшееся ночью свободе, я сковырнул и попытался избавиться от него. Процесс очищения далеко неприятный, но я начинал верить в его положительный исход. Рвота вытекала медленно мучительно и тут же расплывалась пятном по чистой прозрачной воде. Я оглядел прибитую к каменистому берегу лодку и незнакомую местность вокруг. Чудом меня вытащили волны в сторону от каменной глыбы, кидающей тень в самый жаркий час. Я был заботливо прикрыт волей случая черным плащом, не по размеру огромным, закрывающим все дно жалкой посудины. Из-за непомерной усталости рассудок решил