проверить Марфу: отказать в этом я ему не смог, попутно слушая эмоциональную речь моего помощника.
— Дядя Михай вернулся вечером. Мне потом мальчишки сказали, что староста прихрамывал, но я сам его потом видел, и у него с ногами все нормально было!
— Он тогда всем сказал, что в лесу заблудился?
— Да. Но я ему особо не верю: как это дядя Михай, знающий окрестности, да мог заблудиться? Но на упыря он не был похож! И после никуда не уходил. Господин зельевар, он все же нежить или живой?
— Хороший вопрос, Ульях, очень хороший… — по привычке запустил пальцы в волосы. Если начинать углубляться в вопросы, то от этого начинает болеть голова, и мысли разлетаются подобно птицам, оставляя пустоту, — Пока я не забыл — я тебе привез подарок.
Мальчишка просиял, подпрыгнув на месте.
— Мне? Подарок? Правда?!
— Правда-правда. Держи, — на моей протянутой руке лежал деревянный кулон медведя на веревке. Весьма искусная работа между прочем, медведь будто живой: стоит на задних лапах, передние подняты, глаза умные такие, и морда — почти добрая. И без единого изъяна. Еще подумал, что такие оберегами раньше считались, до того, как артефакты прочно влились в людскую жизнь.
Ульях поспешно схватил подарок, водя пальцами по деревянной фигурке — в глазах парня читался нескрываемый детский восторг.
— Спасибо большое, господин зельевар! — фигурка в тот же момент была упрятана под рубашкой, оставляя видимой лишь черный шнурок вокруг шеи. — Обещаю бережно к нему относиться! Мне такие подарки никто прежде не делал, только тетя Клара — вещи дарила. И пирогами угощала.
Он положил ладонь на то место, где висел кулон. Как мало, оказывается, надо некоторым для счастья.
Мы подошли к болотам и, прежде чем отпустить парнишку к «своей жабе», задал неловкий вопрос:
— Ульях скажи… твои родители они… — я старался быть потактичнее, но, видимо, он привык к такому и спокойно отмахнулся, подобрав с земли палку.
— Они умерли, когда мне было семь. Какая-то редкая болезнь, с тех пор я сам по себе, остальные жители мне помогают, а я — им. Когда тетя Клара появилась, она стала заботиться обо мне больше остальных. Вы не думайте, я не жалуюсь и не раскисаю, да и многое умею. А теперь, в добавок, я еще и маг!
Я с улыбкой погладил его по и так растрепанным волосам да отпустил: жаба, появившись над поверхностью болота, безэмоционально смотрела на меня во время нашего разговора, а после лениво выползла на сушу, где ее взял в оборот Ульях. Вот же, живность опасная, дикая, а рядом с ним ведет как преданное создание. Или это часть силы Говорящих?
Мы пробыли на болоте до вечера. Возвратясь обратно, я сдал мальчишку знахарке в руки, а сам, поторапливаясь, направился в трактир, где меня ожидали. Но прибыть туда вовремя мне было не суждено.
— Ой, господин зельевар!
— Господин зельевар, спасибо вам за ленты!
— Они очень красивые, господин зельевар!
— Господин зельевар, они нам идут?
Кузнецовы дочки. Все четыре красавицы-сестры, приодетые, накрашенные, купленные ленты в волосах блестят и переливаются. И голоса — сладкие, усыпляющие, манящие. Я почувствовал, что начал «плыть», но старался не поддаваться их очарованию, но вместе с тем язык не поворачивался им отказать. А когда меня в четыре пары рук подхватили с двух сторон, то уже и ноги не слушались.
— Вы ведь нас проводите? — произнести они хором, а я пытался уцепиться остатками разума за происходящее. Если сейчас поддамся, неизвестно чем это обернется. Но как же тяжело сопротивляться ментальному воздействию…
— Эй, четыре девицы под окном. Оставьте зельевара в покое, вам он не нужен.
Клара. Появлению ведьмы был рад до безумия: очарование спало, голова прояснилась, а силы вновь вернулись в тело. Знахарка, непонятно, когда успела выйти из дома и оказалась на улице, но блеск зеленых глаз не предвещал ничего хорошего. Того глядишь, и молнии засверкают, а молнии бьются больно, я-то знаю. Вот только девушки еще сильнее вцепились в меня пальцами: вот вроде худые, а сила чувствуется.
— А что, тебе больно нужен?
— А может оно и так, главное, чтоб не вам, — усмехается, скрестить руки на груди. В этот раз не в платье и не в юбке, а в штанах из кожи, что облегали ноги, выгодно подчеркивая все изгибы. Кажется, я даже покраснел от такой картины — девица в штанах в столице — невиданное дело, граничившее с безумство или низким статусом. Вот только столичные с ведьмами не были знакомы, а у них свои законы, — ручки свои загребущие от него убираем по собственной воли и идем, не оглядываясь. Иначе я вам потом таких масок понаделаю, коростой покроетесь.
Сестры тихо зашипели, резко отпустив меня и бросив «больно нужен, подавись», поскорее удалились гордой походкой, не оглядываясь назад. Вот теперь не знаю кто хуже — они с даром или ведьма с ее ехидством.
— Спасать тебя становится неправильной традицией, — я взглянул на Клару. Стоит, усмехается, рыжий хвост перекинут через левое плечо, глаза-алмазы все также сверкают. А ведь совсем недавно была холодной и молчаливой.
— Я обязательно оплачу свой долг тем же. Спасибо за помощь, а сейчас прошу меня простить, меня ждут.
Пусть выходило как бегство, но я поклонился и оставил ее одну — еще неизвестно для чего она выходила. Может и вовсе следила за мной. Не ожидай меня трактирщик, я бы еще остался рядом с ней. Хотя находиться рядом с ведьмой опасно.
В трактире было тихо и безлюдно, если не считать запыхавшегося меня, самого трактирщика в свежей рубашке и штанах да его невесту — Анастасью Гриппиновну. Женщина, хоть явно и смущалась, но слушала речь Олда про ведение трактира — очень подходящая тема. Меня заметили после того, как я чихнул — чисто случайно, пыль в нос попала: Олд быстренько взял меня под локоть, подводя к Анастасье, где мы поприветствовали друг друга. Не понимая, что мне делать, куда встать и в чем моя роль, я замер, когда трактирщик опустился на одно колено — не перед мной, конечно же, а перед своей суженной, протягивая то самое купленное колечко. Засвербело в носу, но я стойко держался, слушая явно отрепетированную речь:
— Дорогая Анастасья Гриппиновна. Беря господина зельевара в свидетели, прошу вас стать моей законной женой, обещаю быть примерным мужем и семьянином. Пусть сами боги скрепят наш союз, и пусть у меня отсохнет язык, если я сказал хоть каплю лжи.
Вот это… поворот. Я даже дышал через раз, боясь нарушить таинство происходящего: авось