может, в Пустые земли. Туда, где нет людей с их пороками и предрассудками.
Манис катила велосипед по краю дороги, медленно шагая в тени жилых домов. Прицеп остался у Пелара, и завтра Манис снова закрепит его и продолжит выполнять поручения. Но сможет ли она, как и прежде, получать удовольствие от работы?
Позади послышались лёгкие шаги и шелест тонкого палантина.
— Привет, Манис, — голос принадлежал Сунде, помощнице годового руководителя.
Манис обернулась, а Сунда, увидев хмурое лицо разнанки, смутилась.
— Прости, — произнесла она, — не хотела вырывать тебя из размышлений. Просто возвращалась от швеи и увидела тебя.
— Всё нормально, к тебе моё настроение не относится, — пояснила Манис, — ты просто поболтать или дело какое есть?
— Скорее дело.
Сунда с некоторой неловкостью и даже стыдливостью залезла в плетёную сумку на плече и вытащила небольшой свёрток, перевязанный лентой.
— Это для Вирты, я сама связала. Он как-то жаловался, что дождливыми вечерами, когда с океана дует холодный ветер, у него мёрзнут ноги.
Сказанное настолько поразило Манис, что она даже не нашлась что ответить.
— Ты не могла бы передать мой подарок, — продолжала Сунда, — самой мне как-то неловко. Я не видела вас вместе, вот и подумала… я ошиблась?
Манис сглотнула слюну, чтобы смочить пересохшее горло.
— Нет-нет, конечно. Только чего стеснятся-то, ну, подарила бы сама. Что такого?
— Не могу. Так поможешь?
Манис протянула руку, и Сунда бережно вложила в неё свой дар.
— Сказать-то могу, что от тебя? Или придумать историю о тайной поклоннице?
— Наверно, — девушка закусила губу, явно колеблясь, — да, скажи. Скажи. Да. Решено. Скажи ему. Хочу, чтобы узнал. Если его чувства взаимны, то он сам подойдёт.
Манис не стала разочаровывать Сунду, что такой как Вирта может расценить вязаные носки, как обычный жест доброй воли.
— Хорошо, как скажешь.
Сунда собралась уходить, но тут Манис решила, что нашла собеседника, который, возможно, ответит на вопрос, разъедающий её после увиденного.
— Сунда! Погоди. Хочу спросить кое-что.
Сунда заинтересовано подошла ближе. Либо согласие Манис на передачу подарка вызвало расположение девушки или же она была и сама не прочь поболтать.
— Я тут кое-что увидела и не могу разобраться, почему такое произошло. Манчи принимал роды у женщины, и ребёнок родился живой, но немного странный, больной что ли. Манчи что-то дал ему, после чего тот…
Манис запнулась, боясь произнести слово вслух, словно то дитё было ещё живо и именно последнее слово убьёт его. Глаза Сунды округлились.
— Ох, как жаль, как жаль, — запричитала она. — Бедная Асха. Она так мучилась в первый раз и вот опять.
— То есть, Манчи и в прошлый раз убил её дитя.
Сунда нахмурилась и покачала головой.
— Так резко и грубо ты говоришь о милосердии, Манис.
— О милосердии?
— Ты уже домой идёшь?
— Да.
— Тогда давай я проведу тебя и кое-что расскажу.
Они двинулись к окраине города. Сунда встала по другую сторону от велосипеда и несколько минут молчала, наверно, подбирая слова.
— Вы же здесь уже месяц, успели увидеть много разных людей. Вспомни, сколько калек ты встретила?
Манис напряглась, перебирая в голове маршруты, по которым ездила и физиономии, которые видела на улицах.
— Одного или двух, — наконец ответила она и тут же удивилась такому скромному числу.
— Именно. И ты видела, скорее всего, тех, кто неудачно спускался со склона или тех, кого укусило животное, а Манчи не успел помочь. Возможно, кто-то из них раньше работал в поле, и его зацепило косой. К чему я это говорю. В городе практически нет людей с серьёзными физиологическими отклонениями. Поверь мне, я веду статистику по рождаемости и смертности в Тулсахе и знаю это. Потому что слабых и больных детей, покалеченных при родах, врач усыпляет, избавляя от невыносимой жизни. Тулсаха существует в той форме, которую ты видишь, благодаря её правилам. Если бы Манчи оставлял каждого больного ребёнка в живых, мы бы в конечном итоге испортили кровь будущих поколений, и лишались бы полноценных здоровых работников. К вопросу об уходе. Больным детям, которые не могут себя обслуживать, он нужен в двойном количестве, чего мы не можем себе позволить. Помимо этого, не нужно забывать о материнской скорби. Вечно хмурая и уставшая женщина не может осчастливить своего мужа, он же в свою очередь начнёт выпускать злость на работе, отравляя негативом других. И дальше по цепочке. Но это только слабая косвенная причина. Основная — такие дети не живут, они существуют. Оставлять их в живых не гуманно.
— Но вы же не можете знать наверняка…
— Не можем, и потому усыпление так тяжко переносится врачом и роженицей, но оба знают, зачем они это делают. Так они спасают установившийся порядок.
Сунда безоговорочно верила в то, что говорила, и это несколько пугало Манис.
— Ну, а если бы кто-то захотел оставить жизнь такому дитю? Что тогда?
— Им позволяется жить только вне острова.
— Вы прогоняете их?
— Мы выделяем им одежду, даём различную утварь, которую можно было бы продать на континенте, и отправляем в большие города на корабле.
— И как часто женщины выбирают такой путь?
— Не помню, чтобы подобное произошло при мне.
— И это не кажется жестоким?
Сунда отрицательно покачала головой.
— Ты должна понимать, что любое общество жертвует чем-то ради своего выживания. Мы оставляем сильных, чтобы новое поколение не страдало от болезней, которые мы просто не сможем излечить. Это не значит, что мы поступаем правильно, но так нужно. Вот и всё. Те же инвалиды, которых ты встречала, теперь всецело поддерживаются обществом. Если бы их было больше, мы бы просто не справились.
— А что если ребёнок родился нормальным физически, но у него проблемы с психикой? Такое не редкость, в Разнане я подобное встречала.
— Если он может учиться и работать, то он просто живёт, но чаще всего, насколько мне известно, они умирают, так и не обретя семью. Если же он не способен себя контролировать или опасен для общества, то решение то же…
— Вы его убиваете?
— Мы спасаем его и спасаем себя. У таких людей мозг находится в огне, а мы, имея достаточно скудные ресурсы, просто не в силах им помочь как-то иначе. Но это не значит, что воспитатели и врачи не пытаются, просто