Иванушка не проронил ни слова, не бросил ни взгляда, не сделал ни жеста в его сторону, но весь его вид выразил такое презрение, что уж лучше бы он посмотрел, сказал речь и сопроводил ее соответствующими телодвижениями.
Возмущенные хорохорцы не были такими сдержанными, и те слова, которые они имели сказать по этому поводу, были богато проиллюстрированы всеми имеющимися в их распоряжении изобразительными средствами.
– …Короче, Хверапонт, гнилой ты мужик, – закончил и плюнул себе под ноги бородатый коренастый возчик. – Как хочешь, а я от тебя ухожу. И платы с тебя мне за эти две недели не надо. Оставь. Глядишь, разбогатеешь. А свой воз отсель гони сам, как знаешь.
– И мой прихвати, – присоединился к нему второй.
– Я тоже на тебя боле не роблю, – хмуро скривив губы, процедил третий.
– И я… И я… – донеслось со всех сторон.
– Ах, так!.. – взъелся купчишка. – Ну и валите на все четыре стороны! Я в Постоле доходяг найму – они рады будут! Счастливы! Спасибо мне скажут, в ножки поклонятся! А таких бузотеров, как вы, мне самому на дух не надо!.. Скатертью дорожка!.. Расстроили!.. Ха!..
Иванушка невесело усмехнулся, помахал рукой мужикам, сказал, что если они его найдут в Постоле в городской управе, то он для них что-нибудь придумает с работой или с возвращением домой, и с гордым достоинством полез обратно под телегу.
Наткнувшись на ледяную скалу жадности хорохорского купчины, хитроумный план Серафимы в одну секунду с треском пошел ко дну. Хорошо, что она об этом не знала. И хорошо, что о нем не знал Иван…
Недоверчиво покачивая головой и горестно дивясь человеческой алчности и обыкновению все мерить на деньги, лукоморец отошел от лагеря хорохорцев метров на десять. Тусклые отблески чужого хилого костерка сюда уже почти не долетали, дальше отступать было некуда, и он приступил к поискам на ощупь ели поразлапистей, чтобы укрыться до утра под нижними ветками от дождя, или хотя бы части его, желательно, самой мокрой…
И вдруг из-за стены возов до него донеслось пронзительное и испуганное, оборвавшееся на половине «Помогите!.. Спаси!..» в исполнении достопочтенного Хверапонта.
«Неужели выяснение отношений до рукоприкладства дошло?!» – взволнованно метнулся обратно к возам царевич. – «Но ведь так тоже нельзя!..»
Он вынырнул из темноты в освещенный чахлым пламенем круг, и заготовленные увещевания и призывы к мирному разрешению всех конфликтов застыли у него на губах.
Потому что, попирая ногами останки поверженной палатки и наставив на оцепеневших в ужасе хорохорцев арбалеты, скалили редкие, давно не чищеные зубы пятеро истекающих водой и самодовольством разбойников.
Вернее, арбалетами торжествующе поводили трое, а двое азартно, с выражением неописуемого упоения на корявых физиономиях, размахивали самодельными кистенями с самозабвением мальчишек, дорвавшихся в кои-то веки до взрослого оружия.
Первой жертвой такого легкомысленного подхода к обращению с тяжелыми общественно-опасными предметами уже стал бедняга Хверапонт: он меланхолично лежал в грязи, мирно вытянув загребущие руки по швам и смиренно закрыв завидущие очи. И если бы не толстая овчинная шапка мехом внутрь, лежать бы ему так еще очень и очень долго.
Хорохорская диаспора в костейском лесу перепугано сгрудилась вокруг него, но помощи от нее, кроме моральной поддержки, не было никакой.
«Вернулись!..» – мелькнуло было поначалу в голове опешившего на несколько секунд Иванушки, но даже беглого взгляда хватило, чтобы признать в них другую организацию.
«Очередь у них там, что ли?» – стало мыслью номер два. Очень вероятно, что весьма скоро последовала бы и мысль номер три, и четыре, и четыре-бис, но дальше раздумывать было некогда.
Царевич мгновенно отыскал взглядом свою верную корягу, которая оказалась, к счастью, не более чем в полутора метрах от него, и кинулся, чтобы подобрать… У самых его пальцев в землю воткнулась стрела. Рядом, в сам сук – вторая.
– Промазал, косой!..
– Сам кривой!
– А ты стой, не шевелись!..
– Иди сюда!
– …как стоишь!
– Так стоять или идти? – застывший в согбенном положении царевич осторожно приподнял голову и стал сверлить мрачным взглядом непрошеных гостей.
– Ты чё, шибко умный, чё ли? – подозрительно ощерился разбойник с большим арбалетом, на котором еще была наложена стрела.
– Нет, такой же дурак, как и ты, – вырвалось у Иванушки, и он от отчаяния прикусил себе язык, но было поздно.
Слово – не воробей, не вырубишь топором, как сказал однажды низложенный король Вондерланда Шарлемань Семнадцатый.
– Это кто тут дурак?..
– Ах ты, гад!..
– Ага, шибко умный, да?..
– Дай-ка я ему лишку мозгов-то повышибаю!..
– Сюда иди, кому сказали!..
– Живо давай!..
Для подтверждения серьезности приказа рядом с ухом Иванушки просвистела еще одна стрела.
Аргументов против трех арбалетов на короткой дистанции у него не нашлось.
Царевич хотел было что-то сказать, но вовремя вспомнил, что «язык мой – друг мой» это не про него, и поэтому просто молча закусил губу и побрел, едва-едва переставляя ноги, рассчитывая выиграть хоть немного времени и придумать что-нибудь, что заставит разбойников отпустить хорохорцев.
– Ишь ты, умник! Притих чевой-то! И как миленький идет! – загоготал разбойник в малахае неопределенного происхождения: при жизни он был не то хронически больной кошкой, не то полосатой козой, страдающей очаговым облысением. Счастливый обладатель такой шапки мог быть только атаманом – законодателем мод, иначе товарищи по кистеню и арбалету сжили бы его со света насмешками.
«Умник уже бы что-то изобрел», – мысленно возразил ему кисло Иванушка и походя подивился, как человеческая голова может быть настолько пустой. Ни одной полезной мысли. Ни намека. Ни идеи. Ничего!..
– А чего ты молчишь-то, а? Язык проглотил? – не унимался обладатель экзотического малахая. В восторге от остроумия друга, упоенно заржали остальные.
– Онемел, наверное!..
– Га-га-га-га!..
– Сейчас вылечим!..
– Га-га-га-га-га!..
Иван стиснул зубы, сжал кулаки, но в голову от этого всё равно ничего путного не приходило, как ни силился, а кулаком против арбалетов и кистеней много не навоюешь, да и путь длиной в семь метров не может тянуться бесконечно… Но что делать?!..
Наконец, он доплелся до края распростертой палатки и остановился, чувствуя на себе взгляды не только нашедших новое развлечение грабителей, но и притихших, сбившихся в несколько мокрых дрожащих кучек хорохорцев.
– А теперь… на колени вставай! – придумал, что делать дальше, владелец небольшого арбалета. – Прощения проси! Видишь, ты господина Кистеня обидел!
– Ага, обидел! – обрадовано подтвердил тот, кого идентифицировали как Кистеня.
– Вставай на колени, тебе говорят! – поддержали новую затею остальные.
– Быстро!.. – и разбойник в пятнистом облезлом тулупчике выстрелил поверх головы пленника.
«Щас, всё брошу», – сказала бы на его месте Серафима и сделала бы… сделала бы… Что бы сделала сейчас Сенька? Лихорадочный взгляд на разбойников, по сторонам, себе под ноги… Как всё, оказывается, просто!
Иванушка усмехнулся украдкой, начал склоняться, приподнял голову, замер, дождался, пока станет центром всеобщего внимания грабителей, и изобразил на лице нечто среднее между тихой жутью и безмолвным ужасом.
– Там!.. Там!.. Там!!!.. – ткнул он трясущимся пальцем в мокрую ночь за спиной своих мучителей.
– Что?..
– Где?..
– Что там?!..
Доверчивые труженики ножа и топора обернулись, томимые недобрыми предчувствиями, которые, в кои-то веки, их не обманули.
Что было сил ухватился Иван за край палатки, уперся ногами и отчаянно, словно от этого зависела не только жизнь его и хорохорцев, но и судьба всего Белого Света, рванул ее на себя, метнулся назад, точно за ним гнались все разбойники мира, волоча за собой тяжеленный намокший брезент и барахтающихся на нем бандитов…
И тут с места сорвалась безмолвствующая до сих пор толпа возчиков и караульных.
– Бей душегубов!!!
Сказано – сделано, и единодушные хорохорцы успели получить немало морального удовлетворения, прежде чем сработал универсальный закон, формулируемый известным лукоморским ученым Однимом Битовым следующим образом: количество желающих приложить к телу силу, умноженное на степень энтузиазма данных желающих, прямо пропорционально шансам этого тела в суете и толчее улизнуть в неизвестном направлении.
Что означает, что когда жаждущие справедливого возмездия мужики остановились перевести дух и разобраться в целях и средствах, то к злости и досаде своей обнаружили, что целей-то уже, оказывается, и нет.
– Сбёгли, лешие! – обижено хлестнул кулаком по ладони одноглазый возчик.