погасить эту мысль. Мне нужно оставаться бесстрашной, чтобы мои друзья не боялись за меня. Но их беспокойство сквозило в каждом прикосновении и каждой фразе.
Я поймала взгляд Коула. Его глаза, всегда говорившие яснее слов, сейчас потемнели, как ночные облака, затуманили душу. Он был так близко, но мрак окутывал его, поглощал. Мы должны помочь ему. Как мы можем быть счастливыми, когда ему так плохо?
– Тебе нужно пойти к пророкам, – сказала я Коулу. – Сны исцеляют, тебе станет лучше.
Он отрицательно мотнул головой, отозвался:
– Зачем? Все в порядке.
Коул улыбался, но улыбка была такой же, как взгляд, – далекой и темной.
– Я вижу, что нет! – Кори подался вперед, сжал наши руки крепче. – Я поговорю с Аянаром, он тебя отпустит.
– Я не смогу спокойно уплыть, – я смотрела на Коула, но все вокруг двоилось, тонуло в огненном мареве, – если ты не пойдешь к пророкам.
Да, я должна быть уверена, что и у Кори, и у Коула все будет хорошо. Только тогда я смогу победить страх, победить море.
Молчание затопило шатер, мгновения стали долгими, а треск огня – настойчивым и резким. Я поняла, что смотрю на Коула сквозь слезы, и вытерла их. Украдкой, надеясь, что никто не заметил.
Наконец Коул кивнул и сказал:
– Хорошо. Я пойду к ним. Обещаю.
Я закрыла глаза.
Теперь я смогу спокойно подняться на борт корабля. Коул вернется в город, отправится к пророкам. Они уведут его в глубь пещер, погрузят в белый сон. Раз за разом он будет засыпать и просыпаться, пока его душа не исцелится полностью. А когда я вернусь, темная печаль уже покинет его, он станет прежним.
Вернусь?
Когда это случится? И на сколько дней и недель целительный сон поглотит Коула? Рэгиль, личный предвестник Мельтиара, его ярчайшая звезда, – все еще в чертогах пророчеств. И…
Я открыла глаза – мир снова стал ясным, свечи горели ровно. Коул молчал – внимательно, почти спокойно, – а Кори рассказывал про тайный этаж.
Про страшное место, откуда его не выпускали целый месяц.
– Высшие звезды живут там все время, – говорил он, и чувства вспыхивали в каждом слове, то дальние, как эхо, то яркие, как раскаленный выстрел. – Не выходят, почти никогда не выходят, но отдают нам свет, магию. Отдают силу всем нам и всех видят. – Он поднял руку, словно пытаясь коснуться неба. – Но все мы для них только звезды, свет, мы рядом, но очень далеко. Поэтому они не понимают, что на самом деле происходит, не могут оценить и не поняли, что было с Мельтиаром… – Он замолк, но тут же вскинулся, договорил отчетливо и твердо: – Но теперь все будет по-другому.
Я попыталась представить то, о чем он говорит: где-то там, в пещерах под сводом гор, живут люди, вершащие наши судьбы. Не знают ничего об обычной работе и жизни, о коридорах и залах города, о механизмах, летающих машинах, об осеннем небе над преображающейся землей и о море, штурмующем берег. Все для них – лишь магия и звездный свет.
Эти люди посылают нас в другой мир.
– А тебе объяснили про флейту? – спросила я.
Кори кивнул, потом покачал головой и засмеялся. Пламя свечей затрепетало, огненные блики скользнули по его волосам.
– Она сияет, – сказал Кори. – В том мире темно, только флейта сияет, и вы должны плыть на ее свет.
Я засмеялась тоже, опустила взгляд.
Сияет. Если флейта – лишь путеводный огонь, зачем говорить, что мы должны забрать ее из другого мира? Или там, в чертогах тайны, все настолько далеки от нас, что не могут объяснить задачу простыми словами?
Кори снова сжал наши руки, и воздух наполнился песней.
Я слушала ее, чувствовала, как она разгорается в наших сомкнутых ладонях. И пыталась дотянуться туда, где моя душа переплетается с душами Коула и Кори, – в глубину сердца и в звездную высь. Я почти видела песню – золотистую, прозрачную, свивающуюся вокруг нас – и знала: мы встретимся.
Каким бы ни был путь, что бы ни готовило мне море, я смогу войти в белый сон, я найду Коула и Кори.
Легенда о белых снах
Рассказывают, что прорицатели и их белые сны появились еще до того, как зазвучали песни, до того, как мы узнали имена звезд. Поэтому ни одна легенда не сохранила имя Первого пророка.
Он с детства был отрешенным и тихим, оживал, лишь рассказывая о своих видениях. То жуткие, то прекрасные, они очаровывали и пугали его близких. Порой из снов приходили обещания хорошей охоты или предупреждения о наводнениях и бурях. Но это случалось редко, а сам пророк все больше становился рассеянным, подолгу спал и с трудом просыпался, забывал простые вещи и не узнавал тех, кого знал с рождения. Во сне он не понимал, что спит, а наяву не осознавал, что бодрствует. Рассказы его стали путаными, никто не мог их растолковать. «Я иду вперед, вперед, – говорил Первый пророк, – и все вокруг меняется. Пропасти, небо, море, добрые люди, злые чудовища. Я иду мимо них, вперед, вперед».
Люди стали думать, как спасти его, не дать утонуть в видениях. Пытались будить, не давать спать – но даже очнувшись, он говорил бессвязно, видел то, чего не видели другие.
Тогда созвали лучших травниц и спросили их совета. И одна из них сказала: «Я знаю, что делать». Она смешала сонную траву с бодрящей, велела поставить шатер, развела в нем костер и бросила в огонь истолченный порошок. А потом оставила Первого пророка возле очага, в клубах дыма.
Пророк уснул. Во сне он снова шел вперед, из грезы в грезу. Но теперь двигался не бесцельно – видел впереди белый свет, тот тянул и манил к себе. Первый пророк шел и с каждым шагом все яснее понимал природу грез. «Это не явь, – говорил он себе. – Это игра света и тени, отголоски тысячи миров, отражения множества жизней. Если захочу, то смогу изменить все вокруг». Но он хотел только одного – добраться до ослепительного света, что звал к себе.
Пророку казалось, что путь длился вечность. И вдруг – все изменилось. Видения схлынули, все заполнила белизна. Мир замер в ее сиянии, а каждая мысль стала ясной и острой. Первый пророк протянул руку, зачерпнул белый свет и прижал к сердцу. И тут же проснулся.
И с этого дня обрел ясность. Никогда больше не путал явь с видениями и не блуждал, позабыв обо всем. Всегда во сне помнил о цели, умел находить ответы и, пробуждаясь, пересказывал их. Он брал с собой в сновидения других людей, учил их своему искусству.
С тех пор такие грезы называются белыми снами.
Часть третья
25
Земля исчезает, ее заслоняет море.
Утренний свет течет по волнам: кровь и золото, осень