Читать интересную книгу Ангел из Галилеи - Лаура Рестрепо

Ты бодрствуешь в темноте тихой сентябрьской ночи. Ты молчишь, напрягая слух. Слышишь? Шелест крыльев, слабое касание перьев… Воздух слегка колышется… Это и есть мой голос.

Внутри у тебя вспыхивает сияние, но такое слабое, что едва излучает тепло. Это мое присутствие, растворенное в пространстве, которое проникает сквозь забвение и достигает тебя. Из мрака изгнания с тобой говорит отверженный ангел; наконец я могу нашептать тебе историю моих старых сражений.

Я то, что осталось от архангела Уриила, прежде бывшего огнем Божиим, неистовым пламенем, который в своем славном прошлом согревал и освещал планеты и сердца. Я был тем, кто сохранял в равновесии вселенные, уже созданные и создающиеся. Я, именно я бродил по голубым равнинам и размышлял об устройстве мира, ныне разрушенного и отданного на волю безумного случая. От меня зависели существа, рожденные под знаком Весов; мои шаги звучали в Южном полушарии, теперь лишенном моей защиты и отданном во власть чумы, голода и войны. Моя свита состояла из десяти всезнающих мудрецов, которые пребывали в молчании, храня давно забытую истину: не знать — вот высшая мудрость.

Ты видишь то, что осталось от меня — меня почти нет: я — тлеющие угли под слоем пепла. Утратив имя, я тайно влачу свое существование в рвении невежественной толпы, столь разумной, что восхваляет ангелов, даже не зная их имен.

Ты спрашиваешь, что произошло с моим былым величием. Кто погасил могучий свет, истекавший из меня, кто зачернил мое лицо, это бледное светило, кто затемнил мою прозрачную алебастровую кожу и обрезал кудри, падавшие мне на спину. Ты хочешь знать, когда начались мои войны.

Это случилось во времена, когда люди возмутились тем, что Бог так далеко, что Он одинок и недоступен, Высший из Монархов на небесах, и стали искать помощи ангелов, замечая их присутствие в каждом уголке земли, чувствуя их участие в природе всех вещей, даже наименьших из всех, вроде мышей или иголок. Каждый мужчина и каждая женщина могли полагаться на крылатого друга, и с первой минуты своего существования каждый новорожденный чувствовал дыхание ангела-хранителя над колыбелью. Также и каждая страна, даже из тех, что нет на картах, и каждый город, река, ручей, гора и озеро — все они имели своего ангела-хранителя. И не было человеческого ремесла, которое бы не располагало покровителем. Один — для каменщиков, другой — для пастухов, один — для суверена, а другой, такой же, — для вассала, для дворянина и для раба на пашне, для музыканта и для фокусника, для рыцаря и для его оруженосца, для охотника на оленей, для виноградаря, для маркизы, для коровницы, для роженицы, для булочницы.

Земля была ангельским царством, и я, Уриил, занимал свое место рядом с Михаилом, Гавриилом и Рафаилом в синедрионе главных архангелов, мы были равны меж собой и одинаково приближены к Престолу. На севере Рафаил — странник, покровитель путешественников и чужестранцев, носитель имени Божия, написанного на табличке на его груди, целитель болезней и врачеватель ран. На востоке Михаил — воин безбородый и горячий, его боевой клич «Кто как Бог!», и враг его, Дракон, падает, обезглавленный одним ударом меча. На западе Гавриил — посланник в пышных нарядах, упомянутый с восхищением и в Библии и в Коране, приносящий всем благие вести. А на юге я, Уриил — мудрец и властелин огня. Великий Уриил, огонь Божий, которого Энох, патриарх, в реальности которого принято сомневаться, признал достойным занимать самое высокое место на небосводе, на одну ступень ниже Господа.

Множество ангелов, наводнивших вместе со мной землю, было желанно людям смиренным и простым духом, но в других это вызвало тревогу и недовольство, были и те, кто с ужасом видел нашу руку простертой над всеми существами и всеми вещами.

— Языческий пантеизм! — кричали иерархи Церкви, снедаемые ревностью и чувствуя, что их смещают.

— Еретический анимизм! — вопили безжалостные и недоверчивые богословы, чувствуя угрозу главенствующей роли Христа, Сына Божьего.

На меня, Уриила, в ту пору именуемого Великим, пала месть Захарии, Папы, который, снедаемый злобой, запретил мое имя, приговорив моих последователей к сожжению на костре.

Но анафема и кара лишь раздули пламя, вера в меня распространилась до границ Священной Римской империи, и даже дальше, как пожар в сухих летних лесах. А потому выросло и число моих врагов, среди которых были могущественные мужи, такие как святой мученик Бонифаций и монархи Карл Великий и Пипин Короткий.

На меня обрушились беды и напасти. Лаодикийский собор, синод в Суассоне, Германский собор, решив окончательно сокрушить меня, признали подлинными именами ангелов лишь те, что упомянуты в Писании, а таких всего три: Гавриил, Рафаил и Михаил, и как следствие вывели, что остальные — это прозвища демонов, и среди них мое, Уриил, они исключили его из числа четырех высших и поместили во главу списка проклятых, где за мной следовали Рагуэль, Хубуэль, Хониа, Адимус, Тубуас, Сабаот, Симиэль, Хеходиэль, Сеалтиэль и Баракиэль.

Кто взывал к этим ангелам и к другим с неизвестными именами, были обвинены в суеверии, отлучены от церкви и осуждены на смерть.

Михаил, Рафаил, Гавриил — трое оставшихся сохранили свои титулы и доброе имя, в то время как я, четвертый среди великих, попал на место первого из полчища изгнанников. Папа Клемент III приказал уничтожить мое изображение в базилике Санта-Мария-дельи-Анджели в Риме, и его примеру последовали епископы и приходские священники, так что на мозаиках и фресках я превратился в безымянное пятно штукатурки рядом с признанным и вечным величием Михаила, Гавриила и Рафаила.

Теолог Джузеппе де Терр пытался оправдать подобные бесчинства, указывая на опасность, происходящую от того, что любой верующий мог называть ангелов необычным образом, по его собственному желанию.

На самом деле Джузеппе де Терр и другие теологи боялись потерять власть и влияние на верования людей. Еще они боялись, что мы, ангелы Божии, столь же совершенные, как сам Господь, почти столь же одаренные красотой, силой и прочими свойствами, можем добиться того, что в конце концов сравняемся с ним или даже превзойдем его.

Ведомые ненавистью и страхом, иерархи так жестоко преследовали тех, кого называли идолопоклонниками, что леса и пастбища на юге Франции окрасились кровью. В Лико жгли кресты и громили святилища, воздвигнутые в мою честь. Они вели на костер сотни моих приверженцев, которые умирали с криком на устах: Non moritur Uriel![27]

Несмотря на все, я еще существую. Ни мечом, ни огнем меня не смогли стереть с лица земли. Я существую, как тлеющие угли под золой, — остались скудные реликвии, обманувшие запреты, и сегодня они говорят посвященному о моем пребывании в мире.

Я упомянут в гимне святого Амвросия, который имел обыкновение громко провозглашать в своей молитве: Non moritur Gabriel! Non moritur Raphael! Non moritur Uriel!

На свинцовой пластинке для удаления злокачественной опухоли, найденной в окрестностях Архенизы.

Среди коптов, которые даже посвятили мне ежегодный праздник — пятнадцатого июля.

В песнопениях Эфиопской христианской церкви.

В восточных календарях.

В средневековых литаниях и заклинаниях, распространенных в Сирии, Писидии и Фригии, но от них сохранились лишь бессвязные фрагменты.

Я — тот воин с восточным лицом, которого ты можешь найти в золотом полумраке капеллы Палатино в Палермо.

А еще ты найдешь меня в Сопо[28] — в нечетком образе придворного на портрете колониального периода, неизвестный автор которого решил нарядить меня в бархат и вложить в мою правую руку огненный клинок.

Едва различимый, расплывчатый, уже почти исчезнувший, я обитаю на этих рукописных страницах, на которых ты, женщина из Галилеи, пожелала дать приют затихающей пульсации моей крови.

А потому я продолжусь в тебе и к тебе прибегаю в тихой безмятежности сентября. От меня осталось мало, но я здесь. Я стану милостивой тенью, которая будет витать вокруг тебя до конца твоих дней. Чистой водой, которая освежит тебя в миг испуга. Верным псом, который побежит по краю дороги твоей жизни. Путеводной звездой, которая укажет, куда идти, когда придет время отправляться в путь.

Женщина, преклони колена. Раскинь руки, словно ветви дерева. Освободи, очисти твой дом и открой окно, пусть оно станет потаенной тропой для пугливого архангела, который бежит в поисках приюта, где бы он мог гореть, тайно и скромно мерцая блуждающим огнем.

Повторяй со мной литанию Амвросия и спаси меня от забвения: Non moritur Uriel! Non moritur Uriel! Non moritur Uriel!

VII. Мануэль, сын женщины

~~~

Каждую неделю я поднимаюсь в Галилею, чтобы навестить донью Ару и отвести к ней в гости малышку, мою дочь, которой уже исполнилось шесть лет.