плавучей цитадели соответствовал ее необъятным размерам. Сотни мужчин и женщин разного возраста держали фонари и факелы. Подобно разрозненным корпусам, составляющим «Уранос», разнообразие толпы растворялось в едином ансамбле: присутствующие были одеты в старое, бесцветное барахло. Армия фантомов молча наблюдала за мной.
Робкое касание чей-то руки подбодрило меня: Прюданс. Она подготовилась к церемонии: накрасила губы и уложила светлые косы в пучки с обеих сторон своего детского личика. Огромные светлые глаза смотрели на меня с восхищением, как смотрят подружки невест. Поппи одарила широкой улыбкой, словно посылая немного своей легендарной уверенности. Даже Зашари кивнул в знак поддержки.
Когда последний аккорд Больших Орга́нов утих, один из членов экипажа «Ураноса» отделился от группы и приблизился к нам. Это был лысый великан средних лет с грубыми чертами лица. Глубоко посаженные глаза под густыми светлыми бровями излучали холодный голубой блеск. Массивное тело закрывало что-то, напоминающее военную ливрею. В отличие от яркой одежды швейцарских гвардейцев Версаля, эта, изготовленная из белоснежной ткани, была похожа на громадные паруса, свисающие с мачт. Призрачный наряд дополняли сапоги, подбитые светлым мехом, идеально подходящие к здешнему климату.
– Я – Гюннар Норвежец, первый лейтенант «Ураноса», – представился он зычным голосом.
Триста лет назад с восшествием на престол Короля Тьмы французский стал «лингва франка» мира, международным языком. Тот, что использовал Гюннар, отличался гортанным акцентом, который я никогда не слышала, но он воскресил в памяти ледяные фьорды[84] северной части земного шара. Как будто великан перенес полярные ветра в тропики.
– Дорогу Диане де Гастефриш, подопечной Короля Франции! – высокопарно объявил Гиацинт, точно охотник, возвращающийся с добычей.
Имя Нетленного не впечатлило Норвежца.
– Капитан Фебюс ожидает мадемуазель де Гастефриш, – бесстрастным тоном произнес великан.
– Итак, идемте без промедления, – торопил меня де Рокай. – Отец новобрачной, к сожалению, больше не с нами и не сможет повести ее к алтарю. Я заменю его. Я сам передам невесту в руки Бледного Фебюса, как мужчина мужчине, капитан капитану.
В гнусном притворстве ложного отцовства вампир взял меня под руку.
– Простите, но, как верно замечено, вы – не мой родитель, – сказала я, высвобождаясь. – И вы не Король, который заменил отца в моем сердце с тех пор, как я стала его подопечной. Я пойду к своему жениху одна и встречу его, опираясь только на саму себя.
Улыбка Гиацинта застыла в оскале. Я только что принизила капитана «Невесты в трауре» в глазах экипажа его собственного и «Ураноса». Но он не мог позволить себе грубость, особенно в момент окончания путешествия, когда его дипломатическая миссия, порученная Версалем, почти завершена.
– Пусть будет так! – процедил он сквозь зубы. – Знакомьтесь с Бледным Фебюсом так, как желаете. Но недолго. – Он посмотрел на карманные часы. – Прохождение через стену урагана заняло больше времени, чем планировалось. Уже два часа ночи, церемония трансмутации займет добрых три часа. Мы должны начать ее без задержек, чтобы окончить на рассвете.
Гюннар подал знак следовать за ним в донжон. Вблизи башня выглядела такой же разнородной, как и весь «Уранос». В свете фонаря, который держал великан, я узнавала куски спасенных корабельных корпусов; доски палуб, приколоченных друг к другу; части деревянных изделий, выброшенных морем. Мой длинный белый шлейф струился по неровным ступеням разной высоты – как если бы винтовая лестница, ведущая вверх, была сконструирована всякого рода фрагментами. Ледяной донжон «Ураноса» состоял из обломков сотен судов.
– Мы пришли, – объявил Гюннар на верхней площадке винтовой лестницы. – Апартаменты Бледного Фебюса.
Желая оценить высоту башни, я успела сосчитать ступени. Сто десять! Что составляло по меньшей мере двадцать метров. Мы находились перед дверью, наличник которой украшала лепнина в форме золотистого папоротника, – без сомнения, один из самых красивых военных призов пирата. Очевидно, рабочие, строившие башню, специально приберегли лакомый кусок для своего капитана. Какому галеону эта дверь принадлежала раньше? Я замерла, ожидая встречи с Бледным Фебюсом.
Это страх заставляет дрожать меня?
Или холод, который наверху ощущался сильнее?
Гюннар постучал в дверь.
Она открылась.
Порыв ледяного воздуха дыхнул мне в лицо.
Я вошла в комнату, самую странную из всех, в которых мне довелось бывать. Белые высокие стены сверкали, но не лак заставлял сиять их, а иней. Два огромных окна напротив друг друга были без ставен и стекол. Сквозь эти зияющие дыры внутрь проливался лунный свет. Он падал на верхнюю часть кровати с балдахином, с которой свисала прозрачная портьера, похожая на крыло бабочки. Струился по бюро из дерева тонкой работы, заваленное книгами и пергаментной бумагой. Наконец, брызгал на четыре клавира из слоновой кости орга́нов, чьи невероятные трубы я заметила еще с палубы. Эта ледяная спальня, утопающая в нереальной белизне, кажется, только что вышла из сновидений.
– Бледный Фебюс? – позвала я, едва Гюннар закрыл за мной дверь.
Никто не ответил. И все-таки с палубы я слышала музыку и видела силуэт. Должен же быть кто-то, кто зажег свечи, насаженные на канделябры возле орга́нов? Все еще дрожа, я направилась к ним. Белые восковые слезы затвердели на ножках кованого железа. Высокое вертикальное пламя не двигалось, ничто не оживляло его, как будто оно тоже застыло или замерзло.
Мне неудержимо хотелось прикоснуться к свечам, удостовериться, что они горят, что я не вошла в картину… и сама не стала частью ее.
– Будьте осторожны с канделябрами, они очень острые.
От неожиданности я вздрогнула и выдохнула длинное облачко пара. У кровати вырисовывалась фигура человека, настолько бледная, что сливалась со светлыми стенами. Поэтому я не заметила ее раньше.
– Если уколете палец шипом канделябра, то, возможно, уснете на сто ближайших лет.
– И тогда, возможно, придет прекрасный принц, чтобы разбудить меня поцелуем, – ответила я, стараясь унять бешеное сердцебиение.
Фигура отошла от кровати, постепенно проявляясь в свете луны. Как и экипаж «Ураноса», капитан был весь в белом: от длинного камзола, украшенного серебряными эполетами, до бархатных туфель. Белизной отличалась не только его одежда, но и кожа, лишенная пигмента, как у альбиноса. Бледный Фебюс был белее даже самих вампиров. Интересно, что свет беспощадно вылепливал лица бессмертных, придавая им сходство со статуями, но в случае с пиратом размывал его гладкий лоб, прямой нос, бескровные губы. Кожа Фебюса – не матовый мрамор бессмертных, а полупрозрачный опал, как у камеи, которую он прислал мне в подарок. Волосы средней длины, стянутые в катоган, казались сотканными из паутины, так же как и длинные светлые ресницы, окаймляющие его странные глаза: они пугали отсутствием цвета в радужках, бледных и полупрозрачных, как два осколка льда, посреди которых открывалась черная бездна зрачков.