который воткнула цветок плюмерии.
– Вау! Ты великолепна в этом платье, darling! Очень стильно. Мне кажется, я узнала модель от Розье, звездного парижского кутюрье, или я ошибаюсь?
– Может быть, – я пожала плечами. – Шлейф длинноват. Я не слежу за тенденциями в моде.
– И за тенденциями в прическах тоже, – поддразнила Поппи. – Тебе нужна помощь в свадебной прическе.
– В самом деле, не отказалась бы, – засмеялась я, рассматривая в зеркале копну седых волос, спутанных из-за стремительного бега по улочкам Фор-Руаяль.
Англичанка закрыла дверь и поставила маленькую шкатулку из инкрустированного дерева на край секретера.
– Для тебя. Свадебный подарок.
– Что это?
Подруга открыла крышку шкатулки, откуда немедленно полились нотки, выстраиваясь в горько-сладкую мелодию, успокаивающую и меланхоличную одновременно. Крошечная фарфоровая фея с крылышками стрекозы с золотистыми прожилками, приводимая в движение невидимым механизмом, кружилась вокруг себя.
– Одна из моих самых дорогих вещей, – призналась Поппи. – Музыкальная шкатулка, которую храню со времен нежного детства. Она играет старинную английскую колыбельную «Лаванды цвет», где поется о забытой любви. Мама открывала эту шкатулку, когда мне не удавалось уснуть из-за воспаления бронхов. Я тихонько подпевала, и кашель утихал.
Как когда-то в детстве, Поппи тихонько запела, нотки мелодии цепочкой потянулись друг за другом:
Зелень лаванды, дилли, дилли, синие цветы,
Я буду королем, дилли, дилли, а королевой ты,
Кто сказал тебе, дилли, дилли, кто сказал тебе?
Сердце мое шепнуло, дилли, дилли, шепнуло мне.
Я не верила своим ушам: хриплый голос англичанки превратился в сладкий мед или в расплавленное золото. Посреди бескрайнего черного океана, где назревала буря, это бы лучик солнца в тускло освещенной каюте.
– Твой голос… – прошептала я. – Он преобразился!
Улыбка тронула ярко-красные губы девушки.
– С тех пор как я стала оруженосцем. Я разговариваю прежним, охрипшим от туберкулеза голосом, но все меняется, как только начинаю петь. В детстве я представляла, как король из колыбельной превращался в прекрасного принца и приезжал за мной, чтобы увезти далеко за пределы сырого замка Каслклифф. В моей жизни появился Король Тьмы и позволил выпить его «Глоток». Новый голос – мой темный дар, который королевская кровь проявила во мне. В остальном я перестала верить в прекрасных принцев. Поведение Заша по отношению к Рафаэлю лишило меня последних иллюзий.
Мелодия шкатулки стихла. Крошечная фея перестала кружиться. Поппи осторожно закрыла крышку.
– Мне больше не нужна колыбельная, чтобы уснуть. Но, услышав о твоих проблемах со сном, я подумала, что шкатулка тебе нужнее. Я спрятала внутрь оставшиеся шарики дурмана. Не злоупотребляй ими.
Она открыла потайной ящичек, где аккуратно лежало две дюжины белых шариков.
– Спасибо, Поппи, – прошептала я с тяжелым сердцем, понимая, что сегодняшний вечер – последний для нас.
Скоро я сниму доспехи оруженосца. Либо удастся убедить Бледного Фебюса присоединиться к борьбе, либо он получит нож в шею. Не могло быть и речи, что я отвечу на приглашение Короля и передам ему «El Corazón de la Tierra». Я не вернусь в Версаль и больше никогда не увижусь с Прозерпиной Каслклифф. За последние месяцы мы лучше узнали друг друга; но девушка не ведала, кто я на самом деле: она видела маску, которую я вынуждена была ей демонстрировать. Час расставания неумолимо приближался, я испытывала щемящую грусть.
– Мне повезло познакомиться с тобой, – произнесла я, чувствуя комок в горле. – Ты, действительно, замечательная!
– Ты тоже, моя красавица, выигрываешь при тесном знакомстве. Прячешь чувствительное сердце под нагрудником, как музыкальная шкатулка фарфоровую балерину. Тебе скорее подойдут «Времена года» Вивальди, судя по тому, как нам от тебя досталось.
Мы расхохотались во все горло. Как же нам хорошо!
– Я буду скучать по тебе, – произнесла я, отдышавшись. – Очень. Больше, чем могу выразить словами.
– Не будем грустить, darling, мы не в трагедии Расина, это всего лишь прощание.
Длинными ловкими пальцами Поппи начала укладывать густое каре моих серебристых волос, заплетая косичку вокруг головы. Шепот ветра за иллюминатором перешел в такие сильные завывания, что мы не могли разговаривать. Подруга с трудом удерживала равновесие на раскачивающемся полу, но все-таки ей удалось украсить мою прическу шелковой бледно-розовой лентой из приданого, подаренного Королем. Я поблагодарила Поппи и улыбнулась отражению девушки в зеркале, сжав ее руку. Она подмигнула в ответ, прежде чем, держась за стены коридора, вернуться в свою каюту.
Не в силах ни стоять, ни сидеть, я легла на кровать. Лампа под потолком раскачивалась так яростно, словно сошедшая с орбиты звезда. Хаотичный концерт воспоминаний звучал в голове безумными скрипками из «Времен года» Вивальди: загадочная камея Бледного Фебюса; пронзительный взгляд командующей Зефирины; печальные глаза Рафаэля де Монтесуэно; непроницаемая улыбка лорда Рейндаста; жестокая ухмылка Гиацинта де Рокайя… Лица сталкивались и разбивались, как разбушевавшиеся волны о корабль, который уносил меня навстречу судьбе.
9
Бледный Фебюс
Сотню раз содержимое желудка подступало к горлу.
Та малая часть ужина, которую удалось проглотить, осела на дне ночного горшка, и, хотя в животе ничего не осталось, меня продолжало рвать горькой желчью. Я перегнулась через бортик кровати, чтобы не испачкать безупречного свадебного платья. С каждым новым поворотом корабль кряхтел, как ссохшийся скелет, грозя рассыпаться. Единственная в каюте лампа разбилась, ее пламя потухло под дождем стеклянных осколков. Через иллюминатор не было видно ни моря, ни неба – ничего, кроме черной завывающей пучины.
Вцепившись в матрас, раздавив щекой подушку, я понимала: наступает конец, здесь и сейчас. Мои экзистенциальные тревоги и отточенные стратегии больше не имели смысла, потому что во Двор Ураганов мне никогда не попасть. Я погибну на его периферии, а вместе со мной надежды Фронды. Для чего все было?
Неожиданно, как только я приготовилась умирать, резкие скачки корабля прекратились. По мановению волшебной палочки рев ветра стихнул, уступив место нереальной тишине. Меня бил озноб. Измученная, я встала и, с трудом держась на ногах, поплелась к иллюминатору, сглатывая очередной приступ тошноты.
От увиденного пейзажа за стеклянными квадратами, промытыми стихией, захватило дух. Море, еще недавно готовое растереть нас в песок, стало гладким, как маслянистое пятно, где отражалась чернильная ночь. Ничто не тревожило водную гладь, над которой парила полупрозрачная дымка. Вместо горизонта нас окружала необъятная стена плывущих облаков, ее туманные контуры были очерчены лунным светом. Круглое ограждение диаметром не меньше десяти километров полностью изолировало корабль от внешнего мира. В центре гигантского амфитеатра возвышалось самое экстраординарное зрелище, которое я когда-либо видела в жизни.
«Уранос».
Должно быть, он находился далеко от нас, где-то в половине