пришли нас забирать. Кажется, был сорок второй год. Зашел немецкий офицер, в таком зеленом пиджаке, с винтовкой. Говорит: “Вам пять минут на сборы”. А мама в это время как раз доставала чугун из печки. Она его уронила, вся еда полилась на пол... Я поэтому запомнила, что забрали нас в обеденное время».
В каком именно концлагере она была, Полина Андреевна не помнит. Но помнит, как толпы людей везли в грязных вагонах, полных навоза — на нем сидели и спали. Иногда открывалась дверь — влетала буханка заплесневелого хлеба. На нее кидались дети, а взрослые терпели. Полина Андреевна помнит, что на одной из долгих остановок маму уводили несколько раз на допрос, — она возвращалась к детям в крови и слезах. Рассказывает, что забрали одну из девочек: «Выкачали из нее кровь какому-то немецкому генералу». А когда их привезли на место, первым делом разлучили с матерями — дети налево, женщины направо. Младший брат Полины рвался к матери, его ударили по голове, остался инвалидом. О жизни в концлагере бабушка говорить не может, только плачет. Рассказала лишь, как мать приносила им картофельные очистки, и какие они были вкусные с голодухи.
«Нас освободили, война еще не закончилась. Мы вернулись в наше село и не нашли своего дома — его разобрали. А после войны отец завербовался сюда. Высадили нас в Гусеве[11], он был весь разбитый. Родители пошли работать в колхоз. У нас ничего не было, мы были голые и босые, чуть не подохли».
Полина Андреевна закончила сельскохозяйственный техникум и какое-то время работала в совхозах. Устала, попросилась на янтарный комбинат. Приняли в отдел строительства, где она отработала тридцать лет. «Принимала вагоны с лесом, всеми строительными материалами. Потом на меня еще пилораму повесили. В отпуск ходила за тридцать лет два раза — некогда было».
Когда Полина Андреевна вышла замуж, им с мужем дали квартиру на Советской, 30. Было такое счастье — свое жилье! Первый пожар успели потушить, залило, но ничего не пострадало. «Мне потом ремонт сделали, так у меня хорошо было, так чисто! Такая кухонька у меня была хорошая! А потом снова дом загорелся».
После второго пожара квартира Полины Андреевны сильно пострадала. И бабушка упорно ходила по чиновникам, прося деньги на ремонт. «И говорила, и ходила, и в милицию писала. А они — приедем, приедем. И приезжали, и смотрели, и обещали, и никто ничего не делал, — говорит она на одном дыхании. — Я написала губернатору, доехала, отдала письмо. И шесть месяцев не могла добиться ответа. Я написала Путину, Медведеву. Не знала, куда еще бежать, и вдруг мне звонок: “Полина Андреевна, вы сможете приехать к губернатору 11 февраля?” И мне выделили 300 тысяч на ремонт. Мы так хорошо все сделали. У меня такая кухня была, такая ванна! А потом опять загорелось... Сгорели все вещи, все документы».
После третьего пожара Полина Андреевна слегла. Был инсульт, давление, а недавно еще нашли и онкологию. Сил на то, чтобы снова бегать по кабинетам чиновников, у нее нет.
Медленно дошаркав от дивана до шкафа, Полина Андреевна достает коробку. В ней медали. Выделяется орден ветерана труда с янтарным камушком — выдан комбинатом. Она смотрит на него и недоумевает, почему, отдав столько сил на «подъем страны», оказалась, никому не нужная, в старой группе детского садика.
«Посмотрите, как тут жить? Я так люблю чистоту, а вот этот пол даже отмыть не смогла. — Полина Андреевна слабо топает по полу и снова заливается слезами. — Одного моего сына убили. Остался один. Они меня звали, но там семья большая, куда я там? Мне часто писать надо бегать, у них кошка — у меня аллергия. А тут у меня муж на кладбище, рядом...»
Успокоившись, бабушка заключает: «Думаю, что милиция в сговоре с бизнесом. Они хотят все наши дома разобрать. Да я бы пошла хоть куда, дали бы нормальное жилье. Я уже настрадалась, в этот раз нет у меня сил бороться. А жить, детка, все равно хочется».
УТРО ГЛАВЫ
Улица Советская тянется через весь Скандинавский квартал и переходит в микрорайон с обычными панельными пятиэтажками. Значение для туризма имеет только ее «старая» часть — немецкие домики с черепичными крышами даже спустя двести лет выглядят симпатично. Тротуар выложен плиткой, кусты и деревья аккуратно подстрижены. Куда ни глянь — палатки с сувенирным янтарем.
До променада и пляжа от Советской три минуты пешком. Красивые деревянные подмостки с фонарями тянутся вдоль берега два километра и наполовину занесены песком. Местные, как могут, издеваются над этим фактом. «Деньги от Евросоюза получили, а мозги нет, — комментирует один из местных. — В головы-то не пришло, что ветер песком будет заносить. Россия, она и на границе Россия!»
У мэра Янтарного Алексея Заливатского в «Фейсбуке» пять тысяч друзей. Он ведет свою страницу, рассказывая о происходящем в поселке. И даже выкладывает видео с квадрокоптера: недавно, например, сняли, как откапывают занесенный песком променад (фотографий и видео этого процесса на странице у мэра много, кажется, это основная работа администрации). Заливатский выкладывает снимки пляжа и отдыхающих. А 23 апреля опубликовал радостный пост о том, что в 2018 году пляж получил подтверждение присвоения Голубого флага. Еще он соболезнует родным утонувшего дайвера. Рекомендует на 8 марта дарить дамам янтарные яйца. Делится фотографиями процесса спасения котенка с дерева. Хвастается, что в Янтарном будет чемпионат по сап-серфингу. Отчитывается, что заранее выбрали подрядчиков для приведения в порядок пляжа к летнему сезону, и те уже начали работать. Переживает, что «Телеграм» до сих пор не заблокировали. Радуется красивым девушкам. А про сгоревший дом и людей, оставшихся без угла, мэр написал только два слова. Год назад, в день пожара, Заливатский опубликовал несколько фотографий: сгоревшая кровля, пожарные машины и Нина Васильевна с собакой. «Утро главы» — написал мэр. Больше постов на эту тему на его странице я не нашла. В августе, спустя месяц после пожара, на странице Заливатского появился пост сына Нины Васильевны Юрия. Он написал, что полиция отказала в возбуждении уголовного дела о поджоге их дома. Мэр не прокомментировал.
Администрация города находится в небольшом здании немецкой постройки вместе с отделом ЗАГСа. В 2016 году Алексей Заливатский, пытаясь решить финансовые проблемы муниципалитета, выставил его на продажу — под отель. Причем о торгах сообщил прямо на своей странице в «Фейсбуке». Продам, мол, дорого. Эта инициатива вызвала большой резонанс, прокуратура вынесла главе предостережение.
Сегодня Алексея Заливатского