гулять по променаду вдоль моря, а Нина Васильевна так и будет жить в этом гнилом доме, в этой плесени, с этими ведрами и льющимся на голову дождем. Что, если бы у меня были деньги, я бы сама сделала ей крышу и весь ремонт, но я могу только писать, а кто сейчас слушает журналистов? Зачем вообще мы пишем, если не можем помочь таким уязвимым людям? Какие сволочи чиновники, какая хорошая бабушка! Короче говоря, у меня была истерика.
Опытный, взрослый редактор Инна дала мне выреветься и сказала: «Она нужна тебе. И даже если только тебе, этого уже достаточно для публикации. Если ты про нее не расскажешь, то себе этого никогда не простишь и сгрызешь себя изнутри. А вдруг сработает? Ваша встреча состоялась, история внутри тебя уже написана, и держать ее там ты не имеешь права. Это твой замысел. Ты — проводник». И я как-то успокоилась.
А потом выяснилось, что я ревела зря. Через несколько месяцев после выхода статьи я позвонила Нине Васильевне и узнала, что сразу после публикации к ней приехали чиновники и пообещали, что скоро все будет. Потом приехали строители-замерщики. Власти Янтарного временно переселили бабушку в хорошую квартиру и таки начали ремонт в ее старом доме. И я не узнала в трубке ее голос — какой-то он был совсем девчачий.
САМЫЙ ДОРОГОЙ ПОДАРОК
Янтарные камушки Нины Васильевны долго лежали у меня на полке. Они были дорогим подарком, личным и трогательным. Что с ними делать, я не знала. Но было как-то жалко, что они просто лежат. И я решила вдохнуть в них жизнь. Написала Ане Житарь, ювелиру из Самары, которая делает потрясающие авторские украшения. Аня прочитала материал, вдохновилась историей и... создала невероятной красоты серьги и кольцо. В процессе работы в одном из камушков она обнаружила муху и так заморочилась с тем, чтобы оставить ее на виду, что пришлось перекраивать весь дизайн. Так янтарные бусины Нины Васильевны обрели серебряную оправу и новую жизнь. А я обрела первые и единственные серьги и кольцо из янтаря.
Когда все было готово, я позвонила Нине Васильевне в Янтарный, рассказала о том, что стало с ее бусинками. Она очень обрадовалась и велела мне носить украшения. И я ношу, правда, надеваю только по случаю, потому что очень боюсь потерять.
«БУДЕШЬ ВСПОМИНАТЬ БАБКУ»
Часто герои стараются оказать журналисту теплый прием. Особенно в глубинке, где приезд корреспондента — событие. Люди забивают последнего барана, достают запасы, прибереженные «на особый случай», даже занимают деньги, чтобы накрыть «достойный» стол. Причем, чем беднее человек, тем сильнее он старается. Я всегда из-за этого переживаю. Я ведь приезжаю работать, а не объедать людей! Но отказываться давно перестала, со временем поняла, что это неуважительно — хозяин, который из кожи вон лез, чтобы тебя накормить, обижается. Просто взяла за правило всегда привозить с собой еду для общего стола. А если возможности привезти продукты нет, обязательно найду магазин на месте. Чаще всего в деревнях кормят мясом, которое я не ем. От мяса я перестала отказываться после того, как одна женщина к моему приезду зарезала последнего кролика. Когда я отказалась и заявила, что не ем мясо (я же не знала, что кролик последний), у нее было такое лицо, будто я воткнула ей нож в спину. Больше я так не делаю. Я ем суп с мясом, мясные котлеты, пироги, все, что дают. Мне это не нравится, но выпендриваться и рассказывать про свое вегетарианство я просто не имею права.
Сложнее с подарками. Если это пирожки в дорогу или связанные для тебя носочки — одно дело. Но бывают подарки очень личные, ценные, взять которые просто невозможно. И не похоже ли это на подкуп? Как ни странно, я пыталась вспомнить хоть один случай, когда мне что-то дарили с явной корыстью, но не смогла. И все же личные подарки брать очень неловко, и я всегда отнекиваюсь. Но бывает, отказаться просто невозможно.
Как-то в Грозном меня привели в общежитие, где люди едва сводят концы с концами и годами ждут расселения в нормальное жилье. Там я познакомилась с бабушкой Залвой, которая вырастила восьмерых детей, а сейчас заботится о пяти внуках, которых оставила их мать. Залва маленького роста, один глаз слегка прикрыт, на голове старый платочек. Простое платье, стоптанные тапки. И очень выделяется на руке кольцо — серебряное, с камушками, красивое. Всю жизнь она прожила бедно: муж был алкоголиком, избивал ее до полусмерти. Есть было нечего. А когда было, все отдавала детям. Сейчас ей за семьдесят, у нее одна комната и кухня, старшая дочь, три внука, две внучки. Спят на полу — просто расстилают одеяло и ложатся плотнее друг к дружке. Она много о себе рассказывает, и, судя по этим рассказам, ничего хорошего в ее жизни не было. Побои, предательство, война, голод. «Я, — говорит, — не знаю, чем вас угостить. У меня есть кусок хлеба и сметана. Попьете чаю?» Я отказываюсь и говорю: «Давайте, я вас лучше обниму?» Залва раскидывает руки и сильно ко мне прижимается. А потом отстраняется, снимает с пальца кольцо и протягивает: «Я вам дарю». Я шарахаюсь. Я не могу его взять. Кажется, кроме этого кольца у нее ничего больше и нет. «Пожалуйста, возьмите. Это от всей души! Будете вспоминать бабку. Я буду чувствовать это, мне будет приятно». Я снова отказываюсь, а она почти умоляет. «Берите, берите, — говорит ее взрослая дочь. — Не возьмете — обидите ее. Она у нас такая — последний кусок хлеба отдаст, в этом ее счастье».
И вот я лечу домой с красивым кольцом на пальце и думаю о ней. О том, как умудряются люди, всю жизнь видевшие только плохое, оставаться такими хорошими.
На следующий день я рассказала об этом случае в «Фейсбуке». И люди вдруг стали предлагать собрать для Залвы денег. Я не люблю собирать для кого-то средства на свою личную карту, почти никогда так не делаю. Но тут просто без вариантов: карточки у бабушки Залвы не было. За один день набралось девять тысяч рублей, я округлила сумму до десяти. И попросила Либкан Базаеву, руководителя чеченской организации «Женщины за развитие»[12], передать деньги Залве. Либкан съездила в общежитие и написала мне: «Дорогая Женечка, сегодня передала Залве десять тысяч. Еще отдала им немного вещей (одежды). Передала от Вас привет. Она была растрогана, прослезилась, бедная. Говорит, что у нее такая