Читать интересную книгу Великое никогда - Эльза Триоле

— Но какие ноги! Какая фигура! — Лео скорчил гримасу в адрес Шарля.

— С такими ногами… с такой фигурой, — пропел антикружковец, — она тебе такой процесс устроит, по судам затаскает, если ты осмелишься не согласиться с ней.

— Раз ты о ней такого мнения, тебе с нами не по дороге, — жестко возразил Шарль. — Мы попытаемся с ней увидеться, прийти с ней к соглашению. Во-первых, это замечательная женщина и, во-вторых, может, даст нам деньги на журнал…

— А, ну так бы и сказали!

Противника Мадлены разнесли в пух и в прах, потому что, даже если у Мадлены Лаланд нет ни гроша, они все равно относились бы к ней с уважением. Достаточно вспомнить, что она сделала для увековечения памяти Лаланда! И к тому же она слишком хороша, чтобы… И Лаланд ее любил… «Ладно, ладно, — твердил антикружковец, — молчу!»

Молли уже давно надоели все эти разговоры, и, улыбнувшись мужу, она исчезла: собрание отлично могло идти и без нее. Две девицы, которых кто-то привел, оказались весьма низкого пошиба, и Молли не собиралась их занимать.

Шум нарастал. Все они дружно ненавидели это старичье из кружка. Правда, не все там такие уж старики, но это дела не меняет. Возьмите хотя бы Бернара Плесса. Плесе делает карьеру, помяните мое слово, он еще когда-нибудь академиком будет. Он изменил своему поколению, даже если он вполне искренне разделяет мнения других кружковцев… Это ненормально и столь же отвратительно, как, скажем; плешивый ребенок, носящий ботинки сорок четвертого размера! Лаланд сделал все, чтобы быть понятым, и его «богоискательство», как они выражаются, чистое с их стороны мошенничество… «Лаланд, дурача всех, на самом деле пытался сочетать роман с математикой, это же юмор высокого стиля!» — «Оставь эти выражения антикварам…» — «А вы знаете, я пишу дипломную работу о Лаланде и Жарри![8]»

Девицы, приведенные неизвестно кем, оказались весьма надоедливыми особами. Одна из них уже взялась за гитару, мирно валявшуюся под столом… «Мун! Не смей, слышишь! Мы о серьезных вещах говорим! Подумать только, она сегодня целый день плясала в „Безгорбом верблюде“ с такими же верблюдицами… Я и сам не прочь подвигаться, но не среди бела дня и не ежедневно…» Конец фразы потонул в общем гуле, среди которого был слышен только голос Мун:

— Действительно, нашелся танцор… А ну, отодвиньте стол, а то я сбегу к «Верблюду». А ваши дела с Режисом, или как его там, пусть они идут, знаете куда…

— Извини, Лео, что я ее привел, у нее пляска Святого Витта…

Лео извинил.

— Все они такие. Вчера в «Верблюде» уже с четырех часов было полно.

— Значит, и ты там. был, старый хрен! — крикнула Мун. — А еще смеешь лезть с наставлениями, как моя мама.

— У тебя, оказывается, мама есть? Хвастаешь, детка…

Мун презрела его слова и снова взялась за гитару. Ей удалось совратить только две парочки, а остальные гости Лео уселись вокруг стола, с которого убрали все лишнее, и склонились над проектом «Тетрадей Режиса Лаланда».

Если бы можно было добыть статейку от какой-нибудь знаменитости— для почину… Знаменитости — они будут держать руку «богоискателей»… Да ведь мы затеваем журнал молодых против поколения знаменитостей… Теоретически! Но это вопрос принципа! Все, что они делают, нам противно, они вечно путаются у нас в ногах, воображаю, какой от них будет почин… Никаких компромиссов. Мы — против. Начнем с манифеста, исходя из положений Лаланда, и вы увидите, что каждый наш тезис будет антиподом к тезисам кружка. Любой — о жизни, смерти, непрерывности, причинности, поэзии, романе. Вношу предложение: пусть Клод набросает черновик, а мы обсудим его наметки на следующем собрании. Посмотрим содержание номера… Что у вас уже есть?.. Можно было бы дать музыку на пластинке и вложить ее в карманчик обложки… Да ты бредишь, понимаешь, во что это обойдется?.. Составь смету, ладно? Думаю, что было бы просто неправильно привлечь к сотрудничеству Мадлену Лаланд… Деньги нам нужны, а не сотрудничество! Это значило бы вступиться за нее, а не за Режиса Лаланда, ее споры с кружковцами нас не интересуют… Если нам придется объясняться с кружковцами, объяснимся кулаками, а не в судебном порядке. Она поступила просто гнусно… А как она, по-твоему, могла бы иначе помешать опубликованию этой позорной биографии Лаланда? Следовало бы набить им морду… Нет, вы только представьте себе Мадлену Лаланд, бьющую по морде этого верзилу Пандера!.. Говорят, она занимается джиу-джитсу… Послушай, иди танцевать со своей птичкой и оставь нас в покое. Лео, заглавие твоей статьи «Вертикальное время у Лаланда»?.. Ладно, записываю: «Вертикальное время». А вы, Дюмон? «Непостоянство времени»… A-а, это поэма? «Любовь вне времени»… Чудесно… «Время в натуральную величину»? Это эссе? Чудесно…

В полночь гости отправились на кухню пошарить в холодильнике. — Молли в халатике, заспанная, тоже вышла на кухню, выдала им консервы и снова отправилась спать. После первого общего собрания редакционная коллегия создалась сама собой; а все прочие считали, что это была обыкновенная вечеринка.

Время и память. То, о чем я вам сейчас рассказала, заняло около пяти или шести часов времени в человеческих измерениях. Я даже не дала вам масштаба, — скажем, две минуты равны часу, — будучи уверена, что вы сами сумеете воссоздать вечеринку, отведя ей в уме пропорции, необходимые для того, чтобы она заняла нормальное место в жизни человека. Роман это всегда только макет, в соответствии с которым нам предлагается вообразить то же самое в натуральную величину. Когда мы говорим «натуральная величина», мы имеем в виду человеческие критерии: комнаты, стулья, кровати, которыми мы обычно пользуемся. Стол высотой в три метра превышает натуральную величину… И вечеринка у Лео, вычисленная в совсем крохотных часах и в мерках кукольной мебели, была бы меньше, чем в натуральную величину. И ни к чему нам. Каков же вывод для романа? Давать ли идеи и чувства в таком же сжатом виде? Я всегда считала, что не следует называть вещи в романе, что их следует показывать, не называя. Вероятно, в этом как раз и заключается искусство романа: подстегнуть воображение читателя. Если это делается только для того, чтобы предметы предстали перед вами точно такими, каковы они в действительности, то это, конечно, акробатика, ошеломляющая словесная виртуозность, блестящий цирковой номер, и только. Цирк. Трудность создания иллюзии начинается тогда, когда романисту хочется подстегнуть воображение читателя, заставить его разделить с автором идеи и чувства. Это куда сложнее, чем сделать осязаемым то, что описываешь… Особенно, когда эти идеи и чувства не называют, когда их только вызывают. Сколько бы я ни ходила вокруг да около, я всякий раз упираюсь в пресловутые «что» и «как».

Вся жизнь развертывается перед вами в течение нескольких секунд перед смертью. Так, по крайней мере, говорят. Память превышает скорость света. А что она выбирает? Если бы удалось заснять фильм об этих секундах, мы, возможно, получили бы единственно достоверную биографию. То, что отбирает память умирающего среди всех прочих жизненных фактов, по сути дела и есть те факты, которые составляют его биографию. Это и есть самая точная биография человека, составленная лишь из тех фактов жизни, что идут в счет, единственно значимых фактов, из которых вытекали последующие. Истинный роман жизни. Ах, но я мечтаю не о том, о чем бы следовало мечтать, коль скоро я не хочу больше романов, посвященных судьбе одного человеческого существа.

Что же до Мадлены, то она ничего не знала об этих проектах. Журнал с условным названием «Тетради Режиса Лаланда» так и не вышел в свет. Как-то Мадлена встретила на улице Шарля, хорошенького блондина, и не ответила на его поклон. Это факт биографии Шарля.

Вторая часть

I. Бродяга

— Эге! Я вижу, вы здесь совсем обжились!

Мадлена стояла перед бродягой, расположившимся в ее кухне, и все было как в первый раз, как в четвертый, в шестой…

— Не угодно ли красненького, мадам? Это я от чистого сердца. Не прогоните же вы меня в такую погоду…

Мадлена отряхнулась, сняла плащ, с которого стекала дождевая вода, и уселась напротив бродяги. Поставив локти на стол, уперев подбородок В ладони, она смотрела на косматого старика, окрашенного в неподражаемый цвет бродяжничества.

— Ну? Чего же вы ждете? Уходите.

— В такую погоду?

— Да, в такую погоду. Кто не любит мокнуть на дожде, тот бродягой не станет.

— Разве бродягой становятся? Ведь собакой тоже не становятся.

— Нет. А вот бродягой становятся. Стоит мне захотеть — и завтра я стану бродягой. А собакой стать не смогу.

— Ошибаетесь, мадам…

Бродяга кряхтя встал с табуретки. Если бы он не горбился, он был бы совсем высокого роста.

— Ну, ну, побыстрее, я устала… — Мадлена закупорила бутылку вина. — Пошевеливайтесь. Даже у себя дома не могу спокойно отдохнуть…