говорит…
А ни к чему они нынче! Не говорится, все из ума вышли. Раньше сказывали, бывало, сказки и на вечеринках тоже. А теперь читают… Нынче слушаешь радио, дак как будто и сказка!»[105]
При попытках пересказать длинную сказку, мы, как правило, слышим или путаный пересказ, или сокращенный текст.
Однако не всегда сокращение сказки результат забывчивости. Основное содержание нередко передается последовательно, согласно традиционному канону, с сохранением всех необходимых элементов сказочной обрядности. Создается впечатление, что сказочник, ограничивая сюжет небольшим числом мотивов, как бы желает придать сказке динамизм, вычленить, с его точки зрения, самое основное в сюжете. Так, в сказке «Иван-медвежьи уши» (Терек., № 55) талантливой исполнительницы Елизаветы Ивановны Сидоровой, твердо помнящей, по словам собирателя, тексты, начальный мотив «встречи богатырей и побратимства» сведен к лаконичному сообщению: «Нашел себе два товарища, Дубовика и Лесовика; и стали они ходить с има по темному лесу — добычи искать, добывать». Столь же лаконичен конец сказки — выход Медведко с царевной из подземного царства: «Он взял девицу и привязал к корням и стал дергать за корни. Ну, они тянули, тянули и вытянули девицу. Опустили снова корни. Он привязался и его вытянули». Основное же содержание — встреча с бабой-ягой — прекрасно передано сказочницей.
В коротких сценах, показывающих испуг Лесовика и Дубовика при встрече с бабой-ягой и расправу с ней Ивана-медвежьи уши, ярко обозначены характеры, противопоставленность персонажей; сохранение традиционных формул, хорошо развитый диалог — все выдает в исполнительнице сказочницу-мастера.
Сокращение как одно из проявлений изменения сказки было в свое время отмечено И. В. Карнауховой. Ею же были прослежены пути стяжения сказки: сокращение описаний, переход прямой речи в косвенную, потеря эпизодов, утрата троичности; «я не решаюсь делать какие бы то ни было выводы о разложении или изменении фантастической сказки, — писала И. В. Карнаухова, — считая, что этот вопрос требует более детального исследования»[106].
Современный материал не только подтвердил правильность этих наблюдений, но и показал характерность сокращения как одного из наиболее ярких проявлений стиля современной сказки.
Вместе с тем следует отметить хорошую сохранность в репертуаре современных рядовых исполнителей короткой сказки. Таковы волшебные сказки «Мачеха и падчерица», «Сестрица Аленушка и братец Иванушка», «Мать-рысь», «Ивашка и ведьма». Среди бытовых сказок популярны сказки о глупцах, об упрямых и злых женах, традиционные сюжеты сказок о животных. Здесь мы нередко встречаемся с подлинными шедеврами народного творчества.
Бытование этих сказок, сохранность традиционного стиля определяются не только их небольшим размером, лаконичной композицией, ограниченным числом действующих лиц, что позволяет легко запоминать эти сказки, но и тем, что сказки эти до сих пор имеют своих постоянных слушателей. Это детская аудитория, для которой сказки не потеряли своей основной роли забавного фантастического рассказа. Для взрослых же сказки до сего дня остаются непревзойденным средством в эстетическом воспитании ребенка. Популярность этих сказок поддерживается бесконечным числом публикаций.
Но следует заметить, что сказка в устах старших (бабушки, матери, взрослых школьников) в эстетическом отношении всегда более совершенна, нежели та же сказка, рассказанная ребенком. В 1966 г. на Кенозере мне довелось записать одну и ту же сказку от исполнительницы и ее внуков. Приведу лишь их начало: «У бабы была девушка, пошла в лес по ягоды и заблудилась. Ходила да была, ходила да была, нашла избушку лесную и зашла в избушку. А в этой избушке жила баба-яга костяная нога, она все в ступе ездит, пестом погоняет, помелом следы запахивает. Эта девушка пришла к ней.
А она: «Фу-фу, русский дух пахнет. Видом не видано, слыхом не слыхано, а ныне русский дух в глаза пахнет. Ну дак садись, девушка, у меня работы много: надо лен чистить, прясть да мотки мотать, кросна разводить. А потом будешь ткать мене, а я потом с тобой рассчитаюсь» (А. И. Матюгова, 74 года). «Жили-были старик с дочерью. Он взял себе другую жену. Она не любила новой дочери. Однажды она отправила старикову дочь в лес, она там заблудилась и увидела домик. В этом домике жила баба-яга с Котом Котофеичем. Она зашла в этот домик и увидела бабу-ягу. Баба-яга говорит: «Я тебе дам работу. Если не сделаешь, я тебя съем» (Николай Матюгов, 14 лет). «Жили дед да дочь. Дед взял новую жену, а жена эту дочь не любила и прогнала ее в лес. А она заблудилась и увидела избушку, зашла в эту избушку и увидела бабу-ягу. Она говорит: «Я тебе дам работу прясть, — баба-яга говорит, — полезай на полати, а я полезу в подпол» (Сережа Матюгов, 9 лет)[107].
У детей заметен преимущественный интерес к сюжетной фабуле. У взрослых — к художественным деталям, создающим ту поэтичность и плавность изложения, которые всегда завораживают и пленяют в народной сказке. Эта тщательность в разработке стиля и создает авторитет рассказчику.
В сюжетном отсеивании, сокращении сказок, преимущественной ориентации сказочников на детскую аудиторию уже сказывается «приспособляемость» жанра к новым условиям. Но основные тенденции в судьбах сказки раскрываются при обращении к ее содержанию и элементам, формирующим «новый» стиль сказок.
На первый взгляд, сказка остается прежней — с ее неспешным действием, приключениями героев, счастливыми концовками. Но в ней ощутимо и то новое, что позволяет почти безошибочно почувствовать «время рассказчика», а при более внимательном чтении уловить и то общее, что характеризует творческую манеру современных сказочников, — это стремление к реалистичности.
Устойчивость типов героев, обусловленная устойчивостью общественных идеалов, традиционность поэтики, сам характер фантастики, естественно, ограничивают активность проникновения элементов действительности в художественную ткань сказки. И все же эта связь неизбежна.
М. К. Азадовский, исследуя творчество сибирских сказочников, писал: «В сказку врываются, преобразуя ее, элементы нового быта; углубляются и развертываются моменты психологические и социальные, отражаются в той или иной степени общественные сдвиги, и таким образом создается новый тип сказки и новая поэтика. Основной характер этого переформирования или, может быть, точнее сказать, основной принцип — реально-бытовой. Фантастика является то в призме крестьянского быта, то в солдатско-казарменном преломлении, то оказывается связанной с бурлацкой или поселенческой стихией»[108].
Обращенность сказки к действительности многообразна. Она выражается в соотнесенности идейного содержания сказок с проблемами, волнующими народные массы, во введении новых образов, обновлении лексического состава.
Изменение народного мировоззрения под влиянием действительности приводит к поискам новых идейно-художественных принципов, что отражается прежде всего на образах героев.
Демократизация героев становится одной из характерных черт сказок советского времени. Крестьянин, солдат, сын небогатого купца одерживают победу над любым противником. В сказке Е. И. Сороковикова (Азад., № 37) сын бедного крестьянина Самойло Кузнецов приезжает в город и берется разбить столб «в десять сажен вышины и