за что? Как отец узнал?! – задаю тупые вопросы и раскачиваюсь.
Резкая вспышка боли простреливает сердце и собирается образом – лицо со шрамом. Только Джокер точно знал, что именно произошло.
Внутри все печет и кровоточит…
Я чуть не ору в голос, когда вижу темную громадную фигуру в кожанке, стоящую под проливным дождем.
Силуэт. Только лишь силуэт, но я четко понимаю, кто это.
Глава 33
В одно мгновение ненависть застилает взор. Я готова биться с ассасином насмерть.
Убить. Выпотрошить.
Медленно передвигаю ногами в его сторону. У меня шок. Откат будет после. Знаю. Станет гораздо больней. Сейчас нервные окончания не справляются, и я просто нахожусь в ступоре.
Боль еще не достигла своей кульминации, но кажется, что я умираю, вымораживаюсь…
Иду к Джокеру. Он с противоположной стороны от дома, за его спиной вдали открывается пустырь и темный лес.
Понимаю, что я моль против него. Гринвуд словно высококачественный сплав добротного клинка: быстрый, заточенный и смертоносный. Одно точное движение и он порежет меня до кости, уничтожит.
Выхожу в дождь и не чувствую, как вода хлещет по лицу. Графитовые глаза смотрят безотрывно на меня. Мокрые волосы прилипли к высокому лбу. Не могу оторваться от разглядывания и на сердце жжет ярость, боль и обида.
Меня колотит. Трясет. Хочется ударить его и кричать. Обвинять в своей трагедии.
Красивый убийца. Монстр. Предатель. Доносчик.
Он виноват…
Перед глазами все расплывается. Запрокидываю голову и смотрю прямо в холодное лицо.
Не соображаю уже ничего, хочу расцарапать его в кровь, хочу сделать больно, хочу выместить всю свою обиду на Гринвуде.
Не проронив ни слова, ловит меня своими сильными руками, толкает под козырек здания, прибивает к стене, держит за горло. Насаживает, как куклу на настенный штырь, и отрывает от земли.
Борюсь, бью изо всех сил не глядя, хочу заехать ногами, но лишь трепыхаюсь букашкой в стальной хватке профессионального киллера.
– Ненавижу! Убийца! Всех вас ненавижу!
Рыдания вырываются из груди, пытаюсь заставить его разжать смертельную хватку на моем горле, но не могу.
Ничего не могу, и меня накрывает дичайшая истерика. Кажется, я погорячилась, посчитав, что откат будет позже. Меня сворачивает от чувств, агония погружает на самое дно.
– Хватит.
Четкая расстановка в голосе. Холодное непроницаемое лицо приближается к моему, огромное тело за доли секунд накрывает, ловит в тиски, раздвигает собой мои ноги. Брыкаюсь, не понимаю, что происходит, бьюсь об стену.
– Шит!
Рычит и вдруг резко подавляет все сопротивление, отрезает истерику, набросившись на мой рот.
Целует, выбивает всхлипы, лишает воздуха.
Висну в руках монстра перебитой куклой, раскуроченной им.
Шиплю и пытаюсь отвязаться, но что-то тягучее разливается в груди. Чувствую его запах и горький вкус.
С силой сдавливает меня и сквозь майку накрывает грудь, больно щипает, приводит в сознание, вырывает из омута переживаний и фокусирует мое тело на совсем других ощущениях.
– Маша…
Рычит мне в губы и резким движением скатывает мокрую ткань, приподнимает материю и горячие пальцы накрывают нежную плоть.
Отрывается от меня и смотрит на торчащие соски, красные и пульсирующие из-за его грубости.
Часто дышит, мощная грудная клетка вздымается, мозолистые большие пальцы играют с вершинками, пока Джокер просто сжирает меня взглядом, обгладывает подобно дикому хищнику, завалившему дичь.
– Охуеть. Ведьма, – бросает, как хлыстом ударяет.
Мгновение.
Приподнимает еще выше и с силой прикладывает об стену, выбивая всхлип. Джокер держит меня почти на вытянутых руках и впивается в мою грудь, просто кусает, зализывает и втягивает.
От его грубых ласк меня трясет. Он меня выворачивает наизнанку, прошивает искрами, иглами, колет своей страстью.
Заставляет теряться от напора.
Тащу его за волосы, пытаюсь отцепить, отодрать от себя, а сама едва сдерживаю стоны наслаждения.
Резко останавливается. Смотрит прямо. В шоке рассматриваю лицо с проявляющимися царапинами от моих ногтей. Глаза у него в точь-точь как молнии, вспарывающие небо за его спиной, серебристые, блестящие холодом лезвий.
– Маша. Не нападай. Угомонись. Пока прямо здесь не натянул.
Дрожу не от холода и не от потрясения, не от того, что промокла до нитки, а от силы хищника, напавшего на меня. Подчиняет и вынуждает истерику отступать.
Резко опускает меня. Заставляет вновь оседлать свои бедра и толкается в меня. Чувствую его адовое возбуждение даже сквозь джинсы.
– Не трясись. Не провоцируй.
Еще раз смотрит на мою грудь с торчащими воспаленными сосками и опускает майку, прикрывает меня от своего взгляда.
Мы в тени конюшни, скрытые ото всех, и я буквально скована по рукам и ногам, бессильная против киллера.
Вскрикиваю, когда его зубы легонька смыкаются на моей губе, рычит мне в рот и принимается слизывать с моих щек слезы, перемешанные с дождем.
Зверь – подавляющий и присваивающий.
Отворачиваюсь, плачу, а он вдруг просто обнимает, оплетает своей силой, мощью, опутывает коконом спокойствия.
Почему я не воспринимаю его врагом?!
Опять вытирает мои слезы крепкими пальцами, разворачивает мое лицо к себе и заставляет встретиться взглядом.
– Как… как ты мог сказать отцу?! – всхлипываю и шепчу в губы, изувеченные шрамом, царапающим меня даже на расстоянии, заставляющие что-то глубоко внутри ныть, бояться и сладостно звенеть в ожидании касания.
Порывы ветра отдают звоном в ушах, а я все смотрю в красивое-некрасивое лицо, наблюдаю, как струйки стекают по скулам и носу с горбинкой и мне становится нестерпимо больно от молчания Джокера…
Ртутные глаза смотрят внимательно, изучающе, не мигают. Кажется, что прикидывает, что со мной сделать. Как именно убить…
Наклоняется ко мне еще ближе, тянет за мокрые пряди, заставляет сильно запрокинуть голову, до ноющей боли в позвонках.
Проводит носом по моей шее и опять чувствую горячий язык и укус. У Фила животные повадки. Хотя, понимаю. Он вырос на улице и другим быть не может.
В том пекле, в котором он существует, выживают единицы.
– Маленькая, вкусная принцесса. Почему меня вставляет от вида твоей уязвимости? Ненавижу бабские слезы, а твои мне на вкус пробовать хочется…
Я все еще сижу на нем, на сильных бедрах и ощущаю его напряженную плоть. Мои щеки, наверное, горят от смущения, потому что Гринвуд не скрывая демонстрирует, как его тело реагирует на меня, вжимается сильнее, заставляет трепетать.
Хочет меня сейчас, в эту самую секунду. Я завожу его своей слабостью, своими слезами и истерикой…
Замолкает.
Долго смотрит мне в глаза, выискивает что-то. Давит на меня без слов, и я принимаюсь рыдать, горько, выплакивая всю боль от утраты.
– Я не стукач, Маша. Да и ссыклом никогда не был.