— и говорят, из-за тебя.
— Его избил отец после вызова в школу, — объяснил я. — Был у него только что. Чума выглядит так, словно его каток переехал.
Бабушка покачала головой.
— А чего передрались-то?
— Чума издевался над нашей учительницей, я выставил его из класса, и он вызвал меня на дуэль. В самый разгар боя вмешался директор, потому что кто-то наябедничал и выставил все так, будто это сделал я. Такая история.
— Молодец, — оценила мой поступок бабушка. — Все правильно сделал. Горжусь тобой, внук! У тебя, Юра, что?
Как же моей маме повезло с родителями! С одной маленькой поправкой: то, что хорошо русскому, немцу смерть. Мама — как тот немец. Настрадалась, наверное, с жесткой бабушкой. Ей хотелось в куколки играть, косички плести, а тут — упал, отжался!
— Оценок пока нет. А так — буду учиться хорошо, хочу мопед.
Я хлопнул его по спине.
— Неправильная мотивация! Учиться — умнеть — богатеть! Станешь умным, поймешь, что делать, чтобы купить и иномарку, и квартиру.
— Ба, ты говорила, где-то вскопать надо, — вспомнил Юрка. — Ща поем, покажешь? Потом погулять хочется.
Бабушка подошла и молча обняла Юрку. Не по-женски нежно, а схватила, притянув к себе.
— Конечно, Юра. Спасибо, ты здорово помогаешь. Мальчики, будете обедать?
Вместо меня ответил заурчавший живот. По пути в кухню я заметил десятилитровые банки с бродящим виноградом, выстроившиеся вокруг подвала, в нос шибануло брагой — бабушка будет гнать самогон. Помнится, она обещала деду бутылочку первака, настоянного на можжевеловых ягодах — почти джин.
Мы уселись за стол, позволяя бабушке за нами поухаживать. Она вроде как даже помолодела и оживилась после того, как я помирил ее с мамой. А может, общение с Юркой пошло ей на пользу. Пожилым людям важно о ком-то заботиться. Когда излишне назойливы, они не пытаются нам досадить, а хотят быть полезными — в этом был уверен я-взрослый. Я-прежний думал, что у стариков усыхает мозг, они лишаются разума и превращаются к прилипчивых мух.
Иногда их опека приобретает уродливые формы, но в этом нет злого умысла.
И как здорово, что бабушка не такая!
— Жаркое с зайчатиной! — блеснула глазами она. — Будете?
— Мы вместе его добыли! — похвастался Каюк. — Молоденький. Мясо нежное.
— Что-то перепелки в этом году мало, — пожаловалась бабушка. — Скоро начнется перелет — будет много дичи.
Отец тоже был заядлым охотником, и каждую осень мы просиживали вечера напролет, обдирая перепелок, куропаток, вальдшнепов, которых было по полведра. Но на охоту с собой он нас не брал, да я и не рвался, чтобы не слушать его ворчание.
Захлебываясь от восторга, Каюк похвастался, аж слюни брызнули:
— А в ноябре бабушка и дядь Леша возьмут меня на кабана! И у меня будет свой обрез, прикинь! И на перепелку возьмут, и на фазана!
Вот так — «бабушка», а не Эльза Марковна
— Круто, — оценил я, ощущая острое желание присоединиться к ним, но какой там!
Разве что на каникулах посчастливится, когда освободятся несколько дней.
— А Боцман, представляешь, на уток натаскан! И фазана из ежевики гоняет только так!
Похоже, Юрка с бабушкой живут душа в душу и времени не теряют. Ей сына бы, а родились две дочки. Пусть хоть сейчас наверстает.
— Как с товаром? — спросил я, подвигая к себе тарелку с жарким, истекающим ароматом и обильно присыпанным зеленью. — Без брака?
— Идеально! — Она поднесла пальцы, собранные горстью, к губам. — Наивысшего качества.
— Тетя Ира готова возить на своем поезде? — уточнил я.
Бабушка помрачнела.
— Ирина-то да, но у нее ж не каждый день смена, а напарники четыре тысячи просят — типа контрабанда, риск и все дела. По-моему, дорого.
— Нормально. Окупится, — успокоил ее я. — Мы с дедом обеднеем на тысячу, это немного.
Бабушка продолжила негодовать:
— Была страна, никто никому не мешал, все общее, и вдруг — на тебе! — Она растопырила пальцы. — Рука хочет жить отдельно и хапать, хапать! Кому плохо было? Границ нет, все довольны, а теперь что с людьми творится, а? Как так — по своей земле не можем проехать спокойно! Раз уж так получилось, почему бы свою железную дорогу не построить через Белгород? Зачем над людьми издеваться?
— Потому что чем больше таможен, тем больше доход. А так и доход упадет, и вкладываться надо, новые пути строить.
Бабушка грустно спросила:
— Неужели никогда не построят?
— Построят. Но очень нескоро. Когда Россия немного поднимется и…
Про войну с Украиной им знать незачем. Да и не поверят.
— Так, все, обед остынет! Когда я ем, я глух и нем, — распорядилась бабушка, и мы молча приступили к трапезе, только радио-говорунок тарахтело о демократии, коррупции и о том, что ничего в стране не изменилось, кроме флага. Ничего, ага.
Только теперь можно умереть, потому что у врачей неотложки нет лекарств.
Голодают целыми семьями.
Бездомные дети умирают на улицах, и никому нет дела.
Мальчики мечтают стать бандитами, девочки — валютными проститутками.
У народа вырвали хребет, и стало не на что опереться. Из нас растят манкуртов, вытравливают чувство собственного достоинства, учат прислуживать и подмахивать…
От мрачных мыслей отвлекла бабушка:
— Я подготовила тебе творожка, десяток яиц, три литра молока, только из-под коровы. Вчера утку забила, полтушки есть, можешь забрать. Картошки три килограмма. Немного моркови и лука.
— Спасибо. — Я протянул бабушке пять тысяч, она брать отказалась — как обычно.
— Я ж понимаю, ты не себе, — проговорила она. — Мы ж с Колей точно так же детей подкармливали. Самим после войны есть нечего, а делились. Помню девочку… рыженькая, как солнце, а