барабаны». Как там дальше? «Мясник зовет, за ним бараны сдуру топочут слепо».
— Ну, смотри. Появилась новость: плохой батя чуть не убил бедного Чуму. Батя плохой? Да. Чума — бедный? Да. Все сразу забыли, что он творил, теперь он жертва и все ему сопереживают. А раз сопереживают, хочется наказать зло — эмоция требует выхода. Батю не накажешь. И если в такой момент рассказать, что зло — это мы, никто особо не будет вникать. Негодование найдет выход, все накажут нас и успокоятся.
— Но это ведь неправда! — возмутился Минаев.
— Никому правда и не нужна. Эмоция требует выхода так сильно, что на правду наплевать. Хочется потакать своим желаниям.
Взрослые на такое ведутся, а подростки, у которых гормональный шторм — и подавно, потому ими всегда так просто управлять и они во главе протестных движений разной степени тупости. Спасибо, память взрослого, с тобой намного проще понимать жизнь.
— Девятый «Б»! — громогласно произнесла Инна Николаевна, открывающая дверь кабинета. — Что опять за напряжение? Снова драка назревает? А ну быстро на урок!
Друзья, в субботу — выходной.
Глава 9
Санитар леса
Прозвенел звонок. Сонливость как рукой сняло. Одной половиной мозга я думал над темой урока, второй — решал задачку посложнее: как разрулить ситуацию, но главное — как поступить правильно, чтобы остановить обратный отсчет на таймере, периодически переключаясь на дела. Хотел замутить сбор фундука, но какой теперь! Разве что на следующих выходных, потом будет поздно.
А грецкий орех собирать надо в конце сентября. Виталя рассказывал, что до закрытия границы на Украине целый бизнес был — ореховый.
Пока сезон винограда и груш, товар у деда есть. Потом добавлю орехов. Как дополнительный поезд отменят, придется доплачивать тете Ире, чтобы возила мой товар контрабандой, полцентнера заныкать нетрудно. Ладно, это все потом, сейчас надо думать, что делать с Чумой.
Получается, Чума нужен реальности, и он нужен в нашем классе. Но нафига, когда от него столько неприятностей⁈ Сложно смириться с тем, что Цой умер молодым, типа он тут лишний, а всякий шлак типа Чумы жрет и плодится. В этом нет справедливости.
Как говорила бывшая, нельзя требовать справедливости от мира, где есть самцы и самки, а соответственно, разные стартовые условия для развития.
Чума — это что-то типа шакала, который вроде как санитар леса, регулирует численность популяции грызунов, уничтожает не только слабых, но и больных, жрет падаль. Ведь если расплодятся грызуны, начнутся эпидемии. Такие, как он, делают нас сильнее. Без знаний взрослого я бы до этого не додумался, а если бы и додумался, то не согласился бы с выводами.
Или дело вовсе не в Чуме?
Неважно. Важно, что мне предстоит насыщенный день, ехать придется не домой, а сразу в больницу. Деньги Плям, скорее всего, собирал для Чумы, который, можно сказать, сирота при живых родителях, ведь в больницах сейчас нет даже бинтов и ваты, а кто не принес одноразовые шприцы, тому ставят уколы старыми советскими с тупыми иголками, которые гнутся в заднице.
Родители Чумы — алкаши, денег на сына у них нет. Возможно, у него найдутся какие-то родственники, но не сразу. Если Чума в тяжелом состоянии, помощь ему нужна и важна уже сейчас. А судя по тому, как отреагировала реальность, он тяжелый.
На перемене между первым и вторым уроком, алгеброй и химией я, уповая на чудо, подошел к Пляму и Барику и сказал:
— Я знаю про Юрку. И что вы ему на лечение собираете. Помощь нужна?
— Пшелнах! — оскалился Барик.
— Хочешь разбить голову назло главврачу? — спросил я.
— Это ты, что ли, главврач? — не понял юмора Плям, встал. — Вали отсюда, от тебя брать деньги — западло…
Он, видимо, хотел добавить оскорбление, но встретился со мной взглядом и передумал. Баранова демонстративно сдала пятьсот рублей, улыбнувшись мне в лицо.
— Ну и черт с ними, — сказал Илья, когда я вернулся за парту. — Все равно мы с ними толком не общались, невелика потеря.
Вот если бы было, как раньше, когда каждый сам за себя, нам пришлось бы туго, а так у нас вполне самодостаточная группа, жаль, что чумные этого не поняли.
— Через неделю их отпустит, — повернувшись, сказала Гаечка. — У Барика память, как у рыбки.
— Это у Карася так, Барик, блин, цихлазома, — сострил Илья. — Цихлиды хозяев помнят в лицо и узнают тех, кто их кормит.
— Воду мутит не Барик, — предположил я. — Он слишком туп для этого.
— Райко? — спросил Илья.
— Скорее всего, — кивнул я и покосился на Аню Ниженко, бессловесную соседку Гаечки, которая все слышала
Вот если бы там сидела громогласная Лихолетова, она понесла бы истину в массы, Анечка же вряд ли что-то кому-то расскажет. Странно, что она первая в классе заведет серьезные отношения и забеременеет. Почему-то именно с тихонями такое происходит чаще всего. Наверное, потому что они не могут сопротивляться напору, и, если парень настойчив, согласны на все.
В десятом классе Аня сделает аборт, о чем узнает Заячковкая. А что известно Жене, знают все. Благо хоть у одноклассников хватит такта не говорить об этом во всеуслышанье.
Химоза в школе была одна — тот самый монстр Тамара Никитична, будто сошедшая с картины Васи Ложкина, классная Бори. Ее боялись даже Чума сотоварищи, даже отец Чумы, наверное, ее боялся, потому что она взрастила не одно поколение школьников.
Отличная актриса, разыгрывающая злюку, в миру она была милейшей женщиной, когда возвращалась домой, у нее даже голос и выражение лица менялись. А так как войдет в класс, как посмотрит поверх очков, сдвинутых на кончик носа, как отчеканит: «К доске пойдет…» — так сразу у всех трясучка и энурез.
Потому на ее уроках всегда было тихо. Но не страх мешал усваивать материал — отличная актриса была никчемным