Службы правопорядка просто не могли справиться с проблемой одновременно контролировать такое количество людей, и потребовались годы, чтобы создать эффективную систему. У тысяч из них не было ни приличного жилья, ни достаточно еды. Но это не было преднамеренным, как я понимаю, просто на них свалилось больше работы, чем они могли должным образом выполнить. Позже трудовые лагеря стали лучше организованы, и те, которые я посещал в последние годы, отличались порядком и достаточными удобствами. Там были школы и кинотеатры, и жили здешние рабочие почти так же, как и остальные советские граждане.
Власти никогда не приводили общую численность привлеченных к принудительному труду; я слышал оценки приблизительно от одного до пяти миллионов. Тысячи мелких фермеров, подвергшихся репрессиям после 1929 года, позже вновь обрели свободу, но, насколько я мог судить, число рабочих, занятых принудительным трудом, оставалось постоянным вплоть до моего отъезда из России в 1937 году. Недавние чистки, затронувшие сотни тысяч человек, несомненно, пополнили ряды трудовой армии.
Уголовные преступники, такие как убийцы и воры, без разбора смешиваются в трудовых лагерях с представителями различных объявленных вне закона групп, таких как кулаки, кочевники, бывшие священники и тому подобные. На самом деле власти, похоже, лучше относятся к уголовным преступникам, чем к тем, кто стоит на пути их реформ. Они более лояльно относятся к жестокому убийце, чем к мелкому фермеру, который не захотел передать своих домашних животных, дом и сад в коллективное с соседями хозяйство.
Зимой 1936 года, когда мы с женой совершали автомобильную поездку в Якутск, столицу крупного северо-восточного региона России, наша машина съехала в кювет вскоре после пересечения Транссибирской магистрали. Мы увидели большие группы людей, работавших под охраной на двухпутной железной дороге, и решили попросить кого-нибудь из них помочь нам вернуть наш автомобиль на дорогу. Мы встречали немало таких групп во время путешествий по Дальнему Востоку; большие отряды этих рабочих уже много лет строят там железные дороги.
Мы подошли к железной дороге. Охраны нигде видно не было; в этих малонаселенных краях заключенные вряд ли могли бы далеко уйти, даже если бы захотели. Эти люди были одеты в обычные советские спецовки, и ничто не указывало на то, что они заключенные, за исключением того, что выглядели немного более потрепанными, чем средний рабочий. Мы спросили, не помогут ли они нам, и они с готовностью согласились.
Нас больше всего поразило в этих людях и подобных им, которых мы видели в других местах, отсутствие какого-либо сходства с теми, кого мы бы назвали криминальными типами. Вполне вероятно, что большинство из них не были преступниками в прямом смысле этого слова; скорее, представителями социальных групп, которые не захотели сотрудничать с властями в их реформах.
Мне говорили, что политических заключенных, включая членов других революционных групп и оппозиционных или опороченных коммунистов, редко помещают в трудовые лагеря. Если они считаются опасными, их заключают в исправительные лагеря или тюрьмы, если же просто досадной помехой, их высылают на так называемое поселение. Но после недавних чисток, которые были направлены главным образом против коммунистов, эта практика, возможно, изменилась. До того как я покинул Россию, ходили слухи, что опальных коммунистов теперь также будут использовать на принудительных работах.
Я открыл для себя, что почти все русские удивительно осторожны в обсуждении лагерей и тюрем – властям удалось окружить эту тему атмосферой таинственности и страха. Всего несколько человек, казалось, были склонны поднимать вопрос тюрем, но никогда не знаешь, не окажутся ли такие собеседники сотрудниками или агентами органов государственной безопасности, так что я их не поощрял, поскольку в любом случае это не мое дело.
Я видел несколько тюрем на расстоянии, но внутри никогда не бывал, и, насколько мне известно, ни одного другого иностранца не допускали ни в тюрьму для политических преступников, ни в лагерь для заключенных того же класса. Конечно, я не имею в виду образцовые тюрьмы, которые постоянно принимают туристов. Обитатели таких мест – убийцы или воры, а не политические преступники.
Система административной ссылки – уникальная российская практика; сегодня она во многом сохранилась в тех же формах, что и до революции. Я сталкивался со ссыльными почти везде, где работал, – в Сибири, Казахстане и на Дальнем Востоке. Я слышал, что куда больше бывших аристократов и состоятельных людей можно встретить в городах Средней Азии, чем в Ленинграде, бывшей царской столице.
Административная ссылка – сравнительно мягкое наказание. Ссыльных трудно отличить от других жителей; они свободно передвигаются в определенных пределах и обычно имеют постоянную работу. Но у них ограничение в правах – «минус», если использовать русское описание. Скажем, например, какому-нибудь мелкому политическому преступнику дают ограничение «минус шесть». Это очень распространенное наказание; органы НКВД, похоже, назначают его любому, даже в малой степени подозреваемому в нелояльности к режиму. Мужчины или женщины с ограничением «минус шесть» не могут жить в шести главных городах европейской части России и даже посещать их в течение ряда лет.
Я встретил нескольких довольно выдающихся ссыльных, работающих в отдаленных шахтерских городках Азиатской России. Обычно они выполняли рутинную работу, такую, например, как бухгалтерия; им не поручали ответственную работу, и большинство из них не взялись бы за нее, даже если бы предложили, поскольку были бы привлечены к ответственности при малейшем подозрении. Советская милиция, как и полиция в других странах, всегда задерживает самых очевидных подозреваемых, а ссыльные и есть самые очевидные. Те, кого я знал, были очень тихими и безобидными; обычно у них был меланхоличный вид, поскольку они оторваны от родных и близких и той жизни, которую вели раньше.
Но в целом, как мне кажется, ужасы системы ограничения в правах преувеличивают. До революции, по общему мнению, это было ужасно. В те дни каторжников, включая ссыльных, держали в ножных кандалах, чего теперь не практикуют. Нынешние власти не используют кандалы или униформу для заключенных. Но даже до революции, согласно книгам на эту тему, которые я читал, большинству политических ссыльных была предоставлена значительная степень свободы, так же обстоит дело и сегодня. За хорошее поведение даже в царские времена им разрешалось устраиваться на работу, чтобы зарабатывать на свое содержание, и они селились в городах, поселках или деревнях Сибири и свободно посещали друг друга.
Некоторые из них даже были дружны с царскими чиновниками и наносили им визиты, согласно сведениям тех дней, которые кажутся вполне достоверными. Я никогда не видел признаков дружелюбия между советскими чиновниками и ссыльными.
Однако, когда читаешь книги, написанные ссыльными как до, так и после революции, становится очевидным,