могла перепутать пробирки. Надежда Анатольевна… мне казалось, что она честная и внимательная женщина.
Вспоминаю, как по-доброму она общалась со мной, пока я лежала в клинике. Ее заботу, вкусную еду, внимание… Нет… она не могла так со мной обойтись.
– Знаю. И собираюсь отправиться к ней и задать несколько вопросов, глядя в глаза.
– Я хотела бы поехать с тобой.
– К ней нельзя. Даже меня не пустили вчера… Дело в том, что она в больнице.
– Почему? – пугаюсь.
– Подозрение на инсульт, но обошлось.
– Господи… Как она себя чувствует?
– Уже лучше.
– Мне очень жаль.
– Все будет хорошо. Она крепкая, – вижу в глазах Одинцова грусть. Он очень дорожит своей мамой. Хочу его как-нибудь приободрить, но чем я могу помочь?
– Этот тест у тебя в руках… ты сам его делал?
– Нет. И об этом я тоже собирался поговорить. Так как в бумагах, которые мне предоставили много сомнительной информации, я хочу перепроверить все. Сейчас мы вместе с тобой сделаем тесты, чтобы точно понимать, что это не обман.
– Но я родила его при свидетелях… зачем мне делать тест?
– Ирма говорила тебе про суррогатное материнство?
– Да… Хочешь сказать, что это правда? – прижимаю ребенка к себе.
– Я должен исключить этот вариант. В лаборатории были эмбрионы с участием генетического материала Ирмы. Поэтому… вероятность мала, но она есть. Но… ты даже не представляешь, насколько эта мысль меня пугает, – Виталий серьезно смотрит мне в глаза. – Просто поверь.
– Но ведь она твоя жена… – не могу принять это.
– Мы с ней были вместе, но официально так и не узаконили отношения. И я понял, что не любил ее. То, что мы планировали семью – огромная ошибка. И наш ребенок, который не родился… мне больно говорить об этом, но, кажется, сам Господь уберег нас от того, чтобы связать свои жизни окончательно.
– Ты говоришь это потому, что хочешь, чтобы я поверила, – упрямо твержу.
– Можешь думать что угодно. Но я настаиваю на экспертизе. И если понадобится, ты вправе сделать повторный независимый тест в той лаборатории, которую выберешь сама. Анонимно, конфиденциально. Чтобы результаты узнала только ты, если тебе от этого будет спокойнее.
– Так и сделаю. И учти, если даже ребенок биологически окажется чужим, то я как женщина, выносившая и родившая его, буду бороться за свои права. Мне все равно, чей материал там был… малыш уже мой. Понимаешь? Я не отдам его никому, – хочу сказать громко, но голос не слушается.
– Понимаю. Просто прошу тебя не делать глупостей. И позволить мне участвовать в вашей жизни, – тихо говорит Виталий.
– Это мы обсудим, когда будет готов настоящий результат твоего теста на отцовство.
– Хорошо.
– А пока мне нужны гарантии, что я смогу посещать ребенка в любое время. И вообще, можно мне остаться с ним? Я могу спать здесь, мне много не нужно… – киваю на диван.
– Я уже оформил тебе пропуск, – вытаскивает из кармана бумагу, а потом вдруг как-то странно смотрит на мое лицо. Не успеваю отстраниться, как он осторожно убирает волосы за ухо и, надавив пальцем на мой подбородок, поворачивает лицо на свет… а следом спускает край маски. – Это что?!
Как бы я ни старалась скрыть ссадины на лице, даже с заживляющей мазью процесс регенерации кожи не настолько быстрый. Одинцов явно замечает последствия встречи с мужем.
– Кто это сделал? – рычит, требуя ответа.
– Виталий Тимофеевич… – от испуга перехожу на вы и пытаюсь отвернуться.
– Арина, прошу тебя, перестань! И немедленно скажи, кто посмел тебя тронуть!
– Никто… Это просто снег.
– Не обманывай… Неужели, Ирма?! – в глазах вспыхивает ярость. – Отвечай, иначе, заставлю тебя раздеться и если увижу хоть один синяк на теле… убью того, кто посмел поднять на тебя руку.
– Нет, это правда снег… сосульки… упали с крыши. Никто не виноват… – пугаюсь от его тона.
Вит прищуривается. Наверное, он мне не верит.
– Ладно, разберемся. Ты ела сегодня хоть что-нибудь? – спрашивает уже тише.
– Это неважно.
– Важно. Для здоровья ребенка в том числе. Поэтому сейчас мы вернем малыша в кувез, быстро возьмем мазок на ДНК экспертизу, и ты отправишься обедать. А после, можешь быть здесь, сколько захочешь. Хорошо? – говорит таким тоном, что я боюсь перечить.
– Ты обещаешь, что пока нас не будет, с ребенком ничего не случится? Что никто не причинит ему вреда?
– Сама подумай, хотел бы я подвергать опасности своего сына? – удивленно спрашивает Вит. – Я поставлю дежурного, врача и охрану. Мне тоже не нужны проблемы.
– Вполне возможно, что отец все-таки не ты… – пытаюсь донести до него свои сомнения. Все это не укладывается в голове.
Я уверен, что он мой, – голос Одинцова меняется. Становится более мягким, теплеет: – посмотри сама, у него мои глаза.
Мне пока трудно принять этот факт, поверить ему… но его голубые, ангельские глаза, в которых так легко утонуть… пронзительные, чистые… именно глядя в них, я засыпала от наркоза, находясь в полной уверенности, что Виталий поможет мне, сохранит ребенка… И он помог. А сейчас… Одинцов утверждает, что на моих руках его сын. Наш общий ребенок, долгожданный для обоих, и для каждого по отдельности… Не планирующих такой исход. И от этого осознания голова кругом.
Виталий осторожно забирает малыша и на некоторое время, кажется, даже перестает дышать. И я с ним заодно. Наблюдаю как этот сильный, красивый мужчина держит в руках такое маленькое хрупкое создание, с каким трепетом он смотрит на него… и сейчас в голове наконец начинает складываться пазл. Что если Виталий неспроста с самого первого дня относился к нам по-особенному. И забота его матери по отношению ко мне… не было ли это своего рода компенсацией за содеянное?! И чем больше я думаю, тем яснее понимаю: Надежда Анатольевна заранее знала, что делает. Пробирки не перепутали. Все было тщательно спланировано.
Вот только какую роль играет в этом Ирма мне еще предстоит узнать. И если окажется, что вся их семья против меня, то я буду бороться до конца.
Непроизвольно сжимаю кулаки и хочу что-то сказать… Но сейчас Виталий не выглядит воинственно настроенным. Я и раньше видела отцов с маленькими детьми, но такого счастья в их глазах еще не встречала. Кажется, Одинцов не врет в одном: он действительно рад, что стал папой. И вот как мне теперь делить ребенка с посторонним мужчиной? Он ведь сказал, что захочет принимать активное участие в его жизни, в воспитании… да… если бы мне кто-то рассказал о том, что со мной случится такое, я рассмеялась бы в лицо этому человеку.
– Прости,