ведь не будет в постели с протезом? Всему виной телевизор и всякая толерантная хуйня по разным поводам! Для начала: вспомни своё лицо, когда я протез прилаживал!.. Но — твой интерес, как и испуг — это совершенно нормальная реакция на такого человека, ведь это искажение тела, не норма. Я это понимаю так, и другие, думаю — тоже. Поэтому добиваться особой толерантности у окружающих не вижу смысла. Я чаще скрываю протезы… хотя, иной раз, с удовольствием, могу одеть шорты или проехаться в общественном транспорте. В основном я и так езжу на нём, это единственная льгота, которой я пользуюсь ежедневно. Мне там уступают место, в основном, бабушки, но я не сажусь. Вообще, уступают многие: чаще — женщины, иногда — молодые люди. Если еду далеко, конечно, сажусь, пока не зайдёт какая — нибудь типичная профурсетка и не скажет: «Молодой человек, какого чёрта вы сели на место для инвалида!». И я всегда вежливо говорю, что, если скажу — ей станет стыдно, и, как правило, она смущённо уходит. Но если не сработало — задираю штанину, нажимаю на протезе кнопку, нажав которую нога совершает вращение на триста шестьдесят градусов, и барышня исчезает.
— Ага! Ты лицо своё… вежливое, видел? — улыбался Песок от удовольствия. — А протез такой как достался?
— Когда Мэри Леонтьевна рассказала о протезе, на котором я смог бы бежать — занялся марафоном. В Чечне, во время войны, мне много приходилось ходить пешком, маршруты войсковых колонн простирались на многие километры от одних застав до других, самое большее, что мне приходилось преодолевать за день — тридцать километров в полной боевой экипировке… К тому же, после подрыва у меня появились сопутствующие проблемы с артериальным давлением, появлялись напряжение и панические тревоги, — так врачи называют возбуждение на уровне коры головного мозга, — поэтому, как только давление о себе заявляло мне первым делом хотелось пробежаться, просто перейти с шага на бег. Но на том протезе, который был, это было невозможно. Вот, тогда я и решил заняться марафонской ходьбой, попробовать…
Появилась официантка с подносом, на котором парила тарелка с борщом, пампушками с чесноком, блюдце со сметаной и горчицей, нарезка сала с чёрным хлебом и зелёным лучком.
— Второе будет позже, — предупредила она.
Песков уставился пустыми голодными глазами на Биса.
— Нихуяси ты набрал! — сказал он.
— Это всё идёт к первому… — пояснила официантка.
— Попробуй пока сало… — сказал Егор, — …вот, хлеб, — ткнул он в хлебную тарелку, занеся ложку над паром. — Хорошо не левую оторвало… — признался Бис радостно, следя, что скажет на это Витька, но, тот ничего не ответил, был занят, — …повезло, что левша, всё полегче даётся!
Витька закинул в рот сала и захрустел зелёным лучком.
— Вить, ну, а ты, за что приехал воевать? — спросил Егор, дуя в ложку.
— Русских приехал защитить… — Песков сглотнул жёванное, — Нашу землю… — сказал он. — Отстоять жизнь и свободу для русских!
— Это же не наша земля. Это земля другого государства…
— Знаю, знаю… но люди — то наши, русские?!
— Люди — русские… — согласился Бис.
— Я же вижу — как местные рады, что мы здесь!
— Потери всё равно будут катастрофическими, уж поверь… Люди очень быстро устанут от войны, от крови, от потерь и разрушений, от внезапных обстрелов, даже от далёких выстрелов и взрывов, и уже не будут так рады ни тебе, ни мне, никому — либо другому с оружием в руках.
— Поживём — увидим, — равнодушно ответил Песков с укропом во рту.
— Жили уже, видели… — сказал Егор, отложив ложку. — После того, что ты здесь увидишь ничего не останется прежним. На войне все несут потери, даже если не теряют солдат в бою убитыми. Если твой порыв воевать — это свобода для других, то свою свободу здесь ты разменяешь на личное рабство! Знаешь, зачем здесь люди, которые уже воевали? Сказать?
— Ну, скажи?
— Они в поисках невосполнимого и утраченного.
— И что это?
— Это то, чего они не находят в нормальной жизни и почему страшно скучают. Это смысл собственной нормальной жизни, который они нашли в ужасной военной ненормальности. Они не психопаты и не сумасшедшие и при этом они абсолютно травмированы войной. Они скучают почти по всему с чем столкнулись там, несмотря на то что многие из них в первом же бою потеряли самих себя; рикошетом — свои семьи, любимых женщин, детей… тех, кого ты решил защищать отсюда! Нужно вовремя понять одну важную вещь: для чего ты здесь и хочешь ли изменить то, что хочешь изменить именно таким путем?.. А знаешь, что они скажут, если спросить: что тянет их на войну?
— А чтобы сказал ты? Ты же тоже здесь?
— Раньше я бы сказал: мне нравилось на войне! Вертишься возле смерти, всё чувствуешь; всё, что вокруг — острое, всё, что есть в тебе — обострено… Видишь затылком, угадываешь спиной, считываешь исходный код смерть прямо из воздуха… Раньше — сказал бы: я скучаю по войне! Там я увидел настоящее мужское братство и жизнь для двадцатилетних пацанов, будто нас отцы и деды пустили погулять во взрослую… Махнули — таки можно — жилистыми руками… То мужское братство, которое я видел, не имеет ничего общего с мужской дружбой, — это не одно и тоже, — не зря парни из спецназа называют друг друга — братишками… Страшно круто было на войне: только там я чувствовал, какая она, настоящая жизнь! Но, сейчас — я бы так не сказал. И я здесь по — другому поводу…
— И чем же братство отличается от дружбы? — обнюхал Песок принесенную, наконец, еду.
— Как тебе объяснить… Дружба — это личные бескорыстные отношения между людьми, основанные на общих увлечениях, взаимном уважении и понимании, предполагающие личную симпатию и душевную привязанность, возникающие в обществе совершенно очевидным путём… А братство — это аскетический мир мужчин; это совершенно другое чувство мужчин друг к другу; это союз по идеологическим убеждениям, интересам и целям, где цели и убеждения выше личных, где безопасность и защита каждого в группе выше собственной, где принципы поведения и образа жизни и смерти предельно просты… Здесь — этого нет, здесь — я такого не чувствую.
— Хочешь сказать, что те люди, что приехали сюда в поисках того, что ты назвал, приехали сюда зря? Что они не найдут своего потерянного братства и уедут назад? Что им нечего здесь защищать?
— Кто — то обязательно найдёт, что защищать… Кто — то поймёт, что приехал зря и уедет… Но даже «идейные», — не те, кто скучает исключительно по