перепонками.
— Привет, любимая, — сказал он.
— Егор? — она мгновенно заплакала, будто её слёзные железы были запрограммированы, но вместе с тем она завалила его простыми и очевидными вопросами, которые терзали и беспокоили её не один день. — Как твоё самочувствие? Ты сильно ранен? Где ты сейчас?
— Не беспокойся. Никаких серьёзных повреждений нет, — успокоил Егор. — Так, пару царапин. Прошу тебя, не плач.
— Ты знаешь, что ты был в коме?
— Мне сказали. Но теперь всё в норме. Всего пара царапин, не более, даже шрамов не останется.
— Мне нравятся твои шрамы, — ласково сказала Катя.
— Ну, тогда, может быть, один останется, небольшой, для симметрии, — улыбнулся Егор.
— О чём ты говоришь?
— О том, что коллекция шрамов может пополняться едва заметным шрамом на затылке.
— Мне тебя жалко, — жалобно сказала Катя, будто разговаривала с ребёнком.
— Только не накручивай себя.
— У тебя бодрый голос для человека побывавшего в коме. Сегодня ты в хорошем настроении, — заметила она.
Он кивнул.
— Я всегда в хорошем настроении, когда удаётся поговорить с любимой женщиной. Как ты?
— Очень волновалась за тебя. В остальном всё в порядке: работа, дом, работа.
— Прости, не хотел тебя расстраивать. Как сын?
— Матвей в порядке. Часто спрашивает о тебе, ждёт, мальчишке в его возрасте нужен отец.
— Ты права, — согласился Егор.
— Ты скоро вернёшься?
— Скоро, если ты будешь ждать.
— Буду, — не раздумывая согласилась Катя.
— Осталось одно дело, решу его и назад.
— Что ж, другого и не ждала, если у мужчины есть дело он обязан его завершить. Будь осторожен. Я буду тебя ждать.
— Я люблю тебя.
— Я тоже, — сказала она с улыбкой на лице и отключила телефон.
Егор с нежностью посмотрел на дешёвую трубку, аккуратно спрятал в карман, застегнул пуговицу и не смог сдержать невольно проступившие слёзы. Он поднялся на этаж осетинской роты и отворил дверь.