за словом не лазивший, гуляка-весельчак и хлебосольный барин – как нельзя более подходил для такой деятельности. В его распоряжение было выделено на два миллиона рублей различных роскошных ювелирных изделий, которые он широкой рукой раздавал в виде «подарков» разным румынским деятелям и их женам, имевшим «право голоса» в вопросе выступления Румынии.
Однако, несмотря на все усилия дипломатии и адмирала Веселкина, Румыния все время колебалась, главным образом из-за боязни Германии, которая через посредство мощной румынской германофильской партии оказывала давление на румынское правительство.
Наше Верховное командование в лице генерала Алексеева держалось, с чисто военной точки зрения, противоположного мнения, считая выступление Румынии против Германии нежелательным. Учитывая чрезвычайно низкую боеспособность румынской армии и полную ее неподготовленность к войне, генерал Алексеев справедливо полагал, что в этом случае главная тяжесть военных действий ляжет на наши плечи, и как раз в то время, когда мы понесли большие потери при Брусиловском наступлении и когда наша подготовка к решительным операциям 1917 года не была еще закончена.
События, последовавшие за вступлением Румынии в войну, полностью подтвердили опасения генерала Алексеева: румынская армия с молниеносной быстротой была разбита наголову, и нам пришлось протянуть свой сухопутный фронт до самого Черного моря, выделив для этого значительные силы, во главе которых был поставлен один из лучших наших военачальников генерал Щербачев.
Однако вопрос выступления Румынии мог рассматриваться и с иной точки зрения: эта страна с ее громадными хлебными, а главное – нефтяными богатствами представляла для Германии – особенно к концу войны, когда ее запасы истощились, – весьма лакомый кусок, и потому следовало ожидать, что немцы, если им не удастся привлечь ее на свою сторону, неминуемо ее просто-напросто завоюют. Этой точки зрения придерживалась дипломатия, стремясь «оторвать» Румынию от Германии и привлечь ее на сторону Антанты.
Правильность таких взглядов дипломатии полностью подтверждена опубликованными ныне мемуарами немецких военачальников, из которых явствует, что завоевание Румынии определенно входило в планы войны германского командования.
Завоевание же Румынии Германией или выступление ее на стороне последней представляло для нас с чисто военной точки зрения громадную опасность, ибо в результате немцы получали в свое распоряжение обширный плацдарм для удара во фланг и тыл Юго-Западного фронта. Этим могла бы быть пресечена возможность нашего перехода в наступление на этом фронте, и вся подготовка к этому наступлению была бы сведена на нет. В этом случае нашему Верховному командованию пришлось бы для восстановления положения принести гораздо большие жертвы, чем те, которые оно фактически принесло для поддержания Румынии после выступления ее на нашей стороне.
Все это, по-видимому, не было в достаточной степени учтено генералом Алексеевым, на что указывает характер, как будто contre coeur[18] принятых им недостаточных мер для поддержания Румынии тотчас после ее выступления. Будь эти меры более решительными, возможно, и удалось бы спасти румынскую армию от полного разгрома и благодаря этому значительно уменьшить количество сил, необходимых для удлинения нашего фронта до берегов Черного моря.
Но, с другой стороны, просто невозможно было предвидеть, что семисоттысячная румынская армия окажется до такой невероятной степени ни на что не пригодной. А генералу Алексееву после Брусиловского наступления и серьезных потерь в боях у озера Нарочь приходилось в интересах будущего наступления 1917 года экономить силы.
Впрочем, меры, которые мы принуждены были впоследствии принять в связи с разгромом румынской армии, не повлияли на подготовку к решительному наступлению на Юго-Западном фронте, каковая была закончена к назначенному сроку точно по установленному плану.
* * *
В конце августа 1916 года Румыния наконец присоединилась к Антанте. К этому ее побудили не столько усилия дипломатии, сколько победоносное наступление Брусилова в Галиции.
Незадолго до этого и в самый разгар Брусиловского наступления меня командировали в Румынию, в Бухарест, для выяснения на месте общей обстановки и изучения в связи с нашей подготовкой к Босфорской операции агентурных сведений о положении в Турции, и особенно в районе Босфора. Сведения эти были собраны в центре нашей агентурной разведки в Бухаресте.
Так как Румыния оставалась в это время еще нейтральной, а моя миссия имела к тому же строго конфиденциальный характер, мне пришлось обзавестись штатским платьем. Впоследствии оно спасло мне жизнь при разгроме Ставки большевиками.
В Рени на берегу Дуная, где находилась база нашей речной флотилии, меня встретил с распростертыми объятиями ее начальник адмирал М.М. Веселкин, мой большой приятель. Он лично доставил меня на своем флагманском судне «Русь» в румынский порт Галац и дал мне ряд советов в связи с предстоящей миссией.
Из обстоятельных разговоров с нашим посланником Паклевским-Козеллом, морским агентом капитаном 1-го ранга Щегловым и военным агентом полковником Татариновым, которые скептически относились к выступлению Румынии, я вынес самое мрачное впечатление о боеспособности румынской армии. Еще более оно усилилось после разговоров с некоторыми румынскими деятелями и в результате личных моих наблюдений над жизнью в Бухаресте.
Но зато другая часть моей миссии, то есть выяснение положения в Турции, привела меня к отрадному заключению. Всестороннее изучение с главой нашей агентурной разведки и моим другом капитаном 2-го ранга В.В. Яковлевым собранных им и тщательно проверенных сведений показало, что обстановка для нашей Босфорской операции весьма благоприятна и что Турция, несмотря на все усилия немцев, почти совсем утратила свою боеспособность.
На обратном пути мне пришлось выслушать от адмирала Веселкина, ярого сторонника выступления Румынии, жестокую, но, по моему глубокому убеждению, малообоснованную критику в адрес наших дипломатических и военных представителей в Бухаресте, с которыми он был «на ножах».
Провожая меня на вокзал, он вручил мне довольно объемистый пакет со словами: «На, возьми и передай это государю. Здесь копченая колбаса и пармезан, которые он любит. Только смотри, дай слово, что передашь ему лично, а иначе все слопают придворные лакеи и до него ничего не дойдет».
Признаться, такое поручение меня озадачило едва ли не больше, чем вся моя дипломатическая миссия, ибо вот так за здорово живешь вручить императору и самодержцу Всероссийскому кусок колбасы и сыра – дело не простое.
В тот же день по возвращении в Ставку я получил приглашение к царскому столу. Но хотя обещание, данное Beселкину, и не выходило у меня из головы, я все же не решился взять с собой его «подарок», желая посоветоваться сначала с кем-либо из придворных.
После завтрака во время «серкля» государь подошел ко мне и спросил о результате моей командировки. Окончив доклад, я замялся, не решаясь «при всем честном народе», состоявшем из высших сановников и придворных, докладывать о колбасе с сыром. Государь