— Я не вижу ничего плохого в высокой цели, Ицхак, — удивленно посмотрел на него Валерий. — Скажи, а что ведет по жизни тебя?
— Осторожность, — хмыкнул Ицхак. — Меня ведет по жизни осторожность. Я деловой человек, и никогда не полезу туда, где могу сложить свою голову. Ни одна идея не стоит того, чтобы умереть за нее.
— А вера в господа? — с любопытством посмотрел на него Валерий.
— Кроме веры в господа, — серьезно кивнул Ицхак. — Я верю так, как завещали мне отец и дед. И никакие постановления императоров и патриархов не могут этого изменить.
— А еще ты веришь в деньги, — поддел его Валерий. — Веришь в них так же, как твой отец и дед.
— Я верю в силу денег, — снова согласился Ицхак, — но я не обожествляю их. Корыстолюбие — грех, поэтому деньги для меня всего лишь инструмент, ведущий к цели.
— А какова твоя цель? — не на шутку заинтересовался Валерий.
— Моя цель — безопасность, — пояснил купец. — Я хочу, чтобы моя семья жила достойно и не опасалась того, что набег варваров или прихоть вельможи лишит ее всего. И деньги для этого необходимы как воздух. Я могу уехать в Газу или Кесарию. Могу уехать в Испанию или Галлию. С деньгами я всегда смогу договориться с теми, кто имеет власть, и жить в безопасности.
— Ты можешь договориться со всеми? — прищурился Валерий.
— Нет, — покачал головой Ицхак. — Есть владыки, которые не являются хозяевами своего слова. Например, император Ираклий. Он лжец и мздоимец. Причем худший из всех. Он берет деньги и не исполняет обещанное. Так он обошелся с моим народом. Он разорил нас поборами, затем взял богатые дары за то, что мы будем свободно исповедовать свою веру, а потом обманул, как нечистый на руку лавочник. Он изгнал нас из Иерусалима, нашего священного города. Император плюнул в наши души! Он гнусный лжец, поэтому господь покарал его. Он потерял две трети своих земель, и совсем скоро отдаст вашему дьяволу свою черную душу.
— Это же император! — Валерий даже задохнулся от возмущения. — Повелитель мира! Ты не смеешь так говорить о нем!
— Еще как смею, — с кривой ухмылкой ответил Ицхак. — Как деловой партнер, он — полное дерьмо. Не сравнить с его светлостями Виттерихом и Само. Эти мужи — истинные хозяева своему слову. Хотя… Кто знает, что случится завтра, и каковы будут их сыновья. Так скажи мне честно, парень, зачем ты лезешь в это дело? Я не слишком доверяю тем, чьи мотивы мне непонятны. Ты рассказываешь мне про величие Рима, и у тебя горят глаза. Но ведь и для себя ты хочешь получить что-то. И получить немало. Ведь так?
— Конечно, хочу, — решительно кивнул Валерий. — Жизнь любого патриция держится на четырех столпах: знатное происхождение, роскошный образ жизни, наличие собственной земли, patrimonio, и достоинство знатного человека, dignitas. И что из этого есть у меня? Только происхождение! А мое достоинство втаптывают в грязь все кому не лень. Мое лицо не успевает заживать, как по нему снова ходят кулаки варваров.
— Что же, — с удовлетворением ответил Ицхак. — Как видишь, и тут все упирается в деньги. А то заладил… Величие Рима, величие Рима… А я, между прочим, большие средства вкладываю в это дело. Я не люблю вести дела с малахольными юношами, даже если один очень уважаемый мной властитель открыто намекнул, что этот юноша работает на него. Но не будем об этом. Полагаю, это страшная тайна, о которой догадается любой ребенок, как только нога первого же воина ступит на землю Италии.
— Я должен вернуть величие своему роду, — с горячностью продолжил Валерий. — Разве это плохо? Аниции и Кейонии правят Римом как своим поместьем…
— Ну чем ты хуже? — с усмешкой продолжил за него Ицхак. — Ты же это хотел сказать? Еще и гордыня… Да, юноша, такие как ты начинают войны из высоких побуждений, а заканчивается все так же, как и всегда. Грабеж, насилие и обездоленные люди. И все ради того, чтобы твое достоинство патриция не потерпело ущерба. А ведь никаких римлян уже давно нет. Настоящие римляне живут в Константинополе! (1)
— Да как ты смеешь! Зачем ты все это говоришь мне? — Валерий от досады даже прикусил губу. — Ты, у которого нет ни чести, ни родины. Ты, который живет там, где задница в тепле.
— Я говорю это затем, чтобы расставить все по своим местам, — пожал плечами Ицхак. — Ты смотришь на меня, как на дерьмо, потому что в своих мечтах уже завернулся в римскую тогу, которую давно никто не носит. Ты — небожитель-патриций, а я — презренный иудей-ростовщик. Я — пыль под твоими ногами, жалкое ничтожество. Только между нами нет разницы, парень. И ты, и я виновны в будущих бедах тысяч людей. Только я честен и говорю прямо, что так зарабатываю на жизнь. Я не прикрываюсь, подобно тебе, лицемерными словечками. Ты жаждешь золота и власти. Ты хочешь видеть страх в глазах мужей и желание в глазах женщин. Ты хочешь купаться в этих чувствах и готов ради этого бросить в огонь тысячи жизней. Посмотри вниз! — купец ткнул в сторону словенского лагеря. — Многие из них умрут ради твоих виноградников. Так что перестань корчить из себя святошу и сотри со своей римской рожи это высокомерное выражение. Ты ничем не лучше меня.
— Да… Да… Да пошел ты!
Валерий пошел багровыми пятнами, резко повернулся и сбежал вниз. Ему было стыдно, его душила злоба и гнев. А еще он отдавал себе отчет в том, что этот купец с крючковатым носом, проживший непростую жизнь, прав в каждом своем слове. Он, благородный Валерий, чья родословная уходит во тьму веков, именно таков, как его только что описали. Он бросит в топку войны тысячи незнакомых ему людей, чтобы увидеть уважение в глазах своих проклятых родственников, все достоинство которых заключалось в том, что они сохранили латифундии в Африке и на Сицилии. Они, распухшие от золота, не будут больше смотреть на него с презрением. Он еще увидит страх в их глазах. И если кому-то суждено ради этого погибнуть, значит, так тому и быть. Ему плевать на это.
Валерий решительно пошел в сторону герцогского дворца. Орды склавинов, которые пришли на три месяца раньше срока, привели к огромному перерасходу средств. Ведь, согласно договору, их должны кормить до самого конца войны. И, как водится в таких случаях, склавины сделали вид, что не понимают латыни и не отличают декабрь от марта. Они пришли сюда, чтобы снять бремя со своих семей. А это значит, что как минимум еще один огромный зерновоз нужно пригонять из Египта каждый месяц, чтобы прокормить эту ненасытную орду.
— Ваша светлость! — Валерий коротко поклонился Виттериху, который восседал в зале, окруженный римскими статуями. Кое-где в нишах зияли прорехи, делая величие бывшей императорской трапезной несколько неполным. Впрочем, купол над головой герцога, расписанный фресками весьма фривольного содержания, остался в целости и сохранности. Туда не добрались ни гунны, ни местные крестьяне, которые пережгли половину статуй на известь. Герцогиня все порывалась замазать эту срамоту, но Виттерих, который обычно уступал своей жене, в этот раз молча поднес к ее носу кулак, и той пришлось смириться с желанием мужа сохранить античное наследие.
— А, заходи! — приветливо махнул рукой Виттерих. — Вино будешь?
— Я насчет денег, ваша светлость, — решительно сказал Валерий. — Ко мне подошел ваш слуга и требует триста солидов за зерно! И это только на этот месяц!
— Воины хотят есть, — непонимающе посмотрел на него Виттерих. — А я не хочу, чтобы они грабили моих крестьян. Поэтому их надо кормить. Ты что, не знал, что люди хотят есть каждый день? Странно! На вид ты вроде бы неглуп.
— Но они же должны были прийти в начале весны, — сделал робкую попытку Валерий. — Зачем они пришли сейчас?
— Чтобы не тратить свою еду, конечно, — пожал плечами герцог. — Так все наемники делают. Или ты хочешь, чтобы они ушли?
— Пожалуй, нет, — сдался Валерий. — Не хочу.
— Тогда подписывай вексель, и пусть твой иудей занесет моему казначею три сотни, — герцог одним махом влил в себя полкубка вина.
— А кто ваш казначей? — поинтересовался Валерий.