и, весьма недовольные, возвратились на свои суда.
Гордый военный флот ганзейцев поплыл далее. И нигде не видать было ни одного датского военного корабля, и весь берег неприятельской страны казался как бы вымершим: на нём не было заметно ни малейшего оживления.
А между тем король-аттердаг, несомненно, подготовился к войне и даже собрал все свои силы для неё; но все эти силы (в особенности морские) оказались слишком ничтожными по сравнению с могущественным флотом, который ганзейцы нашли возможность против него выставить. Только теперь пришлось ему на опыте убедиться в том, как могуществен оказывался союз нижненемецких купцов, к которому князья и бароны относились вначале с таким пренебрежением! Союз оказывался силою, с которою даже и король датский был не способен бороться. Аттердаг удалился в свой крепкий замок Эльсинор, который был отчасти защищён собранными под Гельсингборгом военными силами, так как эта крепость была отделена от королевского замка только проливом версты в четыре шириною.
«Месть за Визби!» С этим воинским кличем ганзейские суда причалили к датскому берегу и тотчас же повели атаку на Копенгаген. Датчане вдоль всего побережья копенгагенской гавани воздвигли много разных земляных окопов и укреплений и твёрдо выжидали за окопами нападения ганзейцев. Словно стена стоял строй закованных в железо ратников аттердага, готовясь до последней капли крови защищать лежавший у них в тылу замок и город. Однако же огонь, открытый ганзейцами из пищалей, каменные ядра, выбрасываемые их бомбардами, а главное, оглушительный, подобный грому гул выстрелов — всё это подействовало самым сокрушительным образом на датское войско. Порох с его «таинственной» силой был им неизвестен, и ганзейцы, вооружённые бомбардами и пищалями, представлялись им чародеями, которые заключили союз с нечистой силой. И вот заколебались ряды датчан и показали спины ганзейцам! Некоторое время их ещё сумел сдержать храбрый сын аттердага, принц Кристоф, принявший на себя начальствование одним из отрядов; но не надолго... Едва только подошли ганзейцы на расстояние выстрела, едва успели сделать залп по укреплениям, как всё наёмное датское войско было охвачено новой паникой и снова побежало врассыпную, покинув принца на произвол судьбы. Насилу успел несчастный принц Кристоф, тяжело раненный камнем из бомбарды, избежать плена и спрятаться в каком-то скрытом убежище, в котором он чуть не истёк кровью.
Тогда уже неудержимо двинулись вперёд победители, и грозно раздались их крики: «Месть за Визби!» — и они бурными потоками ворвались в улицы Копенгагена.
Город был разграблен жестоко; все сокровища и всё самое ценное движимое имущество было из города вывезено, и даже колокола с колоколен были сняты и свезены на корабль, специально приготовленный для добычи и в тот же день отплывший обратно в Любек.
Тёплая июньская ночь спустилась над городом, и широко кругом запылали по всему берегу огни победоносного войска ганзейцев. Все они веселились вокруг этих огней, между тем как наёмные дружины ганзейцев угощались из награбленного в Копенгагене запаса вина и пива.
Костры ещё не совсем погасли, как уже отдан был приказ всем садиться на суда и готовиться к отплытию. Восходящее солнце застало уже ганзейский флот величаво направляющимся к Гельсингборгу.
ХVI
Аттердаг
Ветер был попутный, и потому немного времени спустя грозные башни датской крепости вскоре стали подниматься из воды, а затем и вся эта твердыня, унизанная по стенам и башням бойницами с большими стенными метательными орудиями, выступила во всей красе своих неприступных стен перед глазами ганзейцев.
Готшальк фон Аттендорп, стоявший у руля своего корабля, мрачно смотрел на Гельсингборг, скрестив руки на груди.
— Ну, покуда мы возьмём приступом эту твердыню, — сказал он нескольким стоявшим около него матросам, — наши волосы успеют поседеть. Кто знает, увидит ли хоть кто-нибудь из нас родину: наш адмирал решается на слишком смелое и рискованное дело.
Эти слова, конечно, не способствовали тому, чтобы особенно возвысить дух экипажа, и Ганнеке, услышав их, вернулся на свой пост очень опечаленным. Смутные предчувствия закрались в душу честного рыбака, и он с щемящей сердечной болью вспомнил о своих дорогих и милых...
В первое время осады датчане попытались сделать вылазку, которая, однако же, закончилась для них неблагоприятно, потому что и здесь датские войска дрогнули, перепугавшись необычайного действия пороха и огнестрельного оружия. В свою очередь и нападающие сделали несколько отчаянных, но тщетных попыток, так как стены Гельсингборга, чрезвычайно толстые и высокие, способны были выдержать какое угодно нападение. Однако же гарнизон Гельсингборга заметил, к крайнему своему изумлению, что снаряды, выпускаемые из ганзейских бомбард, ударялись в стены с такой силой, что даже дробили и разбивали камень и образовали трещины в каменной кладке.
Не без тревоги смотрел из своей твердыни датский король-аттердаг на работы осаждающих и с беспокойством ожидал вестей, которые могли проникать в Гельсингборг лишь с величайшими затруднениями. К тому же и съестные припасы в Гельсингборге шли уже к концу, а вскоре в двух местах крепостных стен оказались большие бреши, которыми неприятель мог смело воспользоваться, чтобы штурмовать Гельсингборг. С другой стороны, пришла весть о том, что шведы уже готовятся к выступлению в поход и собираются напасть на датскую крепость с тыла. Дошли до Вольдемара известия и ещё более тревожного свойства: многие из немецких князей, враждебных Дании, ободрённые успехом ганзейцев, собирались также вооружиться и соединить свои войска с войсками ганзейских городов против Вольдемара.
С лихорадочным беспокойством бродил аттердаг по саду своего замка, и невесёлые мысли, одна другой чернее, носились в его голове. Он правил своей страной твёрдо и умно; он сумел подавить бессмысленную сумятицу, которую вызывала в Дании борьба враждебных партий; он отвоевал и вернул родному краю отторгнутые от него богатые области; он достиг славы и могущества, которые доставили ему громкую известность во всей Европе. И теперь все эти труды и усилия должны были разом потерять всякое значение. Он собрал все свои силы для борьбы с ганзейцами, но все его планы рушились в тот день, когда пал Копенгаген. Его единственная надежда в данную минуту — небольшая датская флотилия, которая могла врасплох напасть на корабли ганзейцев, и на то, что Гельсингборг выдержит осаду. Но и этим надеждам — увы! — грозила страшная опасность...
— Так, значит, мне остаётся ещё одно средство, — решил аттердаг мрачно и с выражением дикого отчаяния, — мне остаётся прибегнуть к помощи людей, которых я презираю до глубины души. Знаю, что собираюсь вызвать демонов, которые, подобно фуриям, будут меня преследовать по пятам и не перестанут меня