требовал – Пал Палыч просто принимал посильное участие в судьбе хорошего человека, а со стороны Петра Алексеевича дар водки был сродни ритуалу – жертва озёрным духам в лице их полномочного жреца.
Бросив в багажник мешки с чучелами, рюкзак с добычей и зачехлив ружьё, Пётр Алексеевич достал закатившуюся под сиденье бутылку и направился к дому.
Пал Палыч с хозяином стояли на крыльце. Вид у Володи был немного заспанный. Пётр Алексеевич застал конец беседы.
– Хорошо, гляжу, в угодьях постряляли. – На крупном щетинистом обветренном лице Володи светилась добродушная и словно бы застенчивая улыбка.
– А сягодня прямо распахнулись. – Пал Палыч затягивал шнуром горловину рюкзака. – Давно такого ня видал.
Подойдя к крыльцу, Пётр Алексеевич протянул Володе «Столичную»:
– Не обижайте, примите гостинец.
Улыбка Володи сделалась ярче и застенчивее.
– Что ж ня принять? Приму, ня обижу. – Он взял сразу потерявшуюся в его ладони поллитровку и утопил её в кармане старой засаленной куртки. – Только и вы ня обидьте – возьмите рыбки. – Володя повернулся к Пал Палычу. – Мяшок-то есть?
Невзирая на скудость быта, Володя сохранял достоинство и не собирался оставаться в долгу.
– Пётр Ляксеич, – перекинул вопрос Пал Палыч, – мяшок найдёте?
Мешок нашёлся – в машине Пётр Алексеевич всегда держал несколько больших пакетов для мусора, чтобы в случае пикника или ночёвки на природе было куда собрать отбросы. Заветы экологической культуры он соблюдал (в отличие от сумасбродств экологического маразма): взял в лесу вальдшнепа, рыжик или глоток душистого соснового воздуха, будь добр – ответь благодарностью. А тех пройдох, кто, саранче подобно, этим правилам не следовал, искренне порицал, но без нравоучений – воздействовал личным примером. Потому и Пал Палыч с его «мы в природе живём и знаем, что у земли можно взять, а что нельзя» был ему симпатичен и близок. Даже невзирая на то, что, как не раз Пётр Алексеевич замечал с лёгкой досадой, Пал Палыч топит в воде стреляные гильзы, в то время как сам он складывал свои в карман, чтобы потом вытряхнуть где положено.
Володя зашёл в сарай, достал большой треугольный сачок-самоделку на длинной палке, и втроём они отправились на огород к заветному пруду.
Видя рвение, с каким Володя потрошит свои невеликие закрома, Пётр Алексеевич не выдержал:
– Зачем же столько? Нам этого не съесть.
– Так домой, в город возьмёте, – выгребая из заросшего травой прудика очередную щуку, ответствовал Володя.
– Да мне домой только через два дня.
– А хорош, Вова, – поддержал Петра Алексеевича Пал Палыч. – Больше ня надо.
– Как знаете, – смирился хозяин.
В мешке брыкались и били хвостами четыре щуки, штук шесть приличных карасей и лещ.
Утреннее солнце уже порядочно оторвалось от горизонта и весело блистало в безоблачном стеклянном небе, словно на дворе был зелёный май, а не апрельская сепия. Вывернув с просёлка на широкую грунтовку, Пётр Алексеевич опустил козырёк над лобовым стеклом, чтобы не щуриться от бьющих сквозь голые кусты лучей. То там, то здесь на припёке вдоль дороги уже раскрывала золотые головки первая мать-и-мачеха.
Пал Палыч, будто только заметил, изучал прореху на своих штанах, через которую проглядывали голубые фланелевые кальсоны.
– Вот штаны на мне рваные, – рассуждал он с озорной искрой во взгляде. – Иные зубоскалят – думают, годящих нет. А я тупого включаю – дескать, что такого? – да про себя смяюсь: пусть сябе за дурака держат. Дурачком-то, Пётр Ляксеич, бывает умнее прикинуться. На меня смотрят: вот балда! А я про себя: так да ня так, дурак ня на век – отвязался и сбег.
Пётр Алексеевич благодушно подумал: «Да ты, дружок, известный лицедей – знаем за тобой такое дело!» Ему припомнилось, как однажды Пал Палыч навёл на него морок – банка привиделась с чертями… Да натурально так! «Розыгрыши любишь? – улыбнулся простодушным хитростям знакомца Пётр Алексеевич. – Фокусы и чудеса внушения? Угодьями какими-то морочишь, спектакль с Володей разыграл, думаешь – проглочу крючок и поведусь? А вот не поведусь. Словом первый о твоих угодьях не обмолвлюсь».
Пал Палыч тем временем вернулся к охотничьим секретам:
– Ня только лось, кабан – тот тоже соль любит. До того, что милей всего ему сялёдка. – Пал Палыч на мгновение задумался и уточнил: – Ня сама сялёдка, а рассол из бочки – тузлук. Там, где кабан ходит, хорошо на пне канавку вырубить и рассол налить. Если он его один раз попробует, то потом нет-нет, а будет к пню ходить. Ему рассол – как мядведю мёд. Тут и надо возле на дереве засидку сделать. – Пал Палыч сощурился на ударившее из-за поворота в лобовое стекло солнце, и от глаз его разбежались к вискам острые морщинки. – Я много таких штук знаю. Об них в книгах-то ня пишут, чтоб народ ня баловал. А я давно в лесу, всякого попробовал.
Слушая рассказ Пал Палыча, Пётр Алексеевич вспомнил, как однажды ездил с зоологическим профессором на кабана в глухой угол на стыке Ленинградской, Вологодской и Новгородской областей. Хозяйство там было налажено будьте-нате – овсы, вышки, кормушки. И люди наезжали не простые, многие при должностях. Один таможенный генерал незадолго перед тем подогнал в дар груз контрабандной чепухи – чипсы, солёный арахис, орешки кешью, – приговорённой к уничтожению, так что лесные кабаньи застолья в хозяйстве походили на пикники оставленных без присмотра гимназистов. Не хватало газировки.
Когда въехали в Новоржев, ещё не было и девяти.
Нина встретила на крыльце, будто почувствовала, что Пал Палыч на подъезде. Взяла пакет с рыбой.
– Сейчас пожарю и на стол накрою, – сказала и скрылась в доме.
Выгрузили из багажника мешки с чучелами и рюкзаки с добычей. Потом отправились в дом переодеться.
– Поедим, – сказал Пал Палыч, – потом поспим. А там посмотрим – может, на вальдшнепа или ещё куда.
За рулём на Петра Алексеевича то и дело наваливалось ватное забытьё, так что пару раз он едва не заклевал носом, – пришлось опустить в водительской двери стекло, чтобы выдул дрёму утренний холодок. Да, отоспаться нужно непременно.
Пока хозяйка хлопотала на кухне, Пётр Алексеевич решил ощипать и выпотрошить дичь. Пал Палыч вручил ему старый эмалированный таз, и он с рюкзаком, тазом и ножом на поясе отправился во двор к скамейке, благо утро выдалось ясным и тихим – ветер не развеет пух. Дело, конечно, кислое, но свой трофей ощипывать не в тягость – напротив, венец дела, а опалить можно и после, когда хозяйка освободит плиту.
Пал Палыч тоже подхватил свой тугой рюкзак и отправился к сараю за крольчатник, где обычно свежевал ушастых питомцев.