Читать интересную книгу Голуби - Павел Васильевич Крусанов

памяти с первого предъявления.

– Петя, ну мало ты где был, – вкрадчиво давил профессор с интонацией друга, помнящего старые обиды. – Я – был, я – жил. А ты… Ты – мало. Есть сферы, где я не возражаю, где не спорю. Чего не знаю, там я помолчу и, может быть, даже тебя послушаю…

– Берлин, Франкфурт, Лейпциг, Париж, Ницца, Неаполь… – в свой черёд гнул Пётр Алексеевич. – Что там ещё? Всё Петербургу уступает. Это если про Европу. Где-то, конечно, лазоревое море выручает, где-то уцелели уголки, не тронутые бароном Османом… – Грешить против справедливости он не собирался. – Везде найдётся своя прелесть. Взять хоть подземелья Неаполя… Нам на болоте не видать таких.

Пал Палыч внимал гостям уже с заинтересованным лицом – подобная пикировка явно была ему внове, она его занимала, но он предпочитал отмалчиваться.

– Ну что ты там был? – всё звонче заводился Цукатов. – Ну два-три дня. Ну неделю. Что это? Даже перечислять не надо.

– А сколько нужно, чтобы увидеть город? Чтобы запомнить в лицо? Не забираясь в чрево, в метафизику, во все его кишочки?

– Много надо! – упорствовал и закипал Цукатов. – Много! Сегодня одно увидишь, завтра – другое. Вот я, может, только на третий или на пятый раз начал что-то понимать.

– А иному, бывает, и взгляда хватает. Я говорю об архитектуре, – ещё раз определил предмет Пётр Алексеевич, – о раковине, а не о моллюске.

– Я понял, – пугающим своей категоричностью кивком подтвердил сказанное профессор. – Но не в любом кругу следует говорить такие вещи. В некоторых не стоит.

– Так ты – защитник попранной Европы! – хлопнул в ладоши Пётр Алексеевич – его забавлял этой пустой спор. – Европейские столицы унижены! Невиданное дело! Какой пассаж!

– Не надо на меня переводить! – Лицо Цукатова гневливо потемнело.

– Кто переводит? – Пётр Алексеевич тоже понемногу заводился. – Я говорю об одном, а ты кроешь невозможным аргументом да притом совершенно из другой оперы! Пожил ты в пиренейском городке, ну так расскажи о красоте его и славе.

– Я просто, по-дружески, – зловеще предупредил профессор. – Ты, Петя, погоди со своими выводами – они скороспешные. Я могу рассказать о многих городах: про Жирону, про Тулузу…

– Вот и давай, – обрадовался разумному предложению Пётр Алексеевич, – возрази по существу, вместо того, чтоб надуваться. Я там как раз не был – расскажи, не дай умереть дураком.

– Что рассказать? Возьми да полистай путеводитель!

– Опять двадцать пять. Так это ж ты завёл дебаты, – напомнил Пётр Алексеевич, хотя по совести вопрос был спорным.

– А потому что нечего болтать, когда не надо! – нелепо объявил профессор, уже не в силах сдерживать обидчивое высокомерие.

Стрелял Цукатов, конечно, ловчее Петра Алексеевича, но думал Пётр Алексеевич быстрее, так как не слишком заботился о том, каким образом его мысли, извлеки их на свет, отразятся на его реноме (да и существует ли вообще расхожее мнение о нём?), в то время как профессор, пусть и относился к породе тех людей, у которых мозг размером превосходит желудок, испытывал глубочайшее почтение к себе, а это бремя – с ним жаворонком не взлетишь. Вот сейчас Пётр Алексеевич скажет Цукатову: «Гоголь, направляясь в Италию, делился с друзьями в письмах путевыми впечатлениями о Германии и Австрии. Ругал, насмешничал. Ничего? Нормально?» – «То Гоголь», – грубо закроет профессор брешь в своей защите. «А Карамзин? „Записки русского путешественника"?» – «С собой равняешь, что ли?» – некрасиво перейдёт на личности профессор… Ну, и так далее.

Пётр Алексеевич, живо представив в воображении грядущую картину, потерял к разговору интерес – какой уж есть профессор, ангел с ним – и решил идти спать.

И тут настроенный на петушиный бой Цукатов внезапно громоподобно чихнул. Потом снова, да так, что зазвенели стёкла в доме и воем отозвалась во дворе стоящая на сигнализации машина. Потом ещё и – пошло-покатилось. Профессор встал из-за стола, сощурил повлажневшие глаза, слепо повернулся к дверям и, кивая на каждый чих, словно клюя с руки, вышел вон.

– Бывает же, – подивился Пётр Алексеевич сокрытой в носоглотке Цукатова мощи.

– Могло и ня так прохватить, – сказал Пал Палыч. – Дом у меня – место такое, на форс заговорёно. Чтоб ни хозяин, ни гость ня важничал, чтоб волдырём ня пузырился. Пушкиногорский батюшка кропил. Это ещё ничего. – Пал Палыч кивнул вслед профессору. – Бывало, лягушачья икра из горла лезла, если кто шибко зазвездит.

– И что теперь? – опешил Пётр Алексеевич – проницательность хозяина, разом уяснившего что к чему, его сразила.

– А ничего, – налил в блюдце чай Пал Палыч. – Волдырь ишь как прорвало. Считай – исцалён.

Во дворе, подобно мощному дуэту литавр с медью кимвал бряцающих, гремел Цукатов.

– На глупость не творили заговор? – осторожно полюбопытствовал Пётр Алексеевич.

– А надо было?

– Не помешает. – Пётр Алексеевич почесал затылок. – Чтобы впустую не тянуть на арифметику.

Он бережно прислушался к себе – в носу всё явственнее давала о себе знать шекочущая призрачная пушинка. Миг – и брызнет в глаза ледяное солнце.

Примечания

1

Международный союз охраны природы – международная некоммерческая организация, занимающаяся освещением проблем сохранения биоразнообразия планеты. Организация имеет статус наблюдателя при Генеральной Ассамблее ООН.

2

Опасный поворот (исп.).

3

Tanque llena (исп.) – полный бак.

4

Зоологический институт Российской академии наук в Санкт-Петербурге.