Больше всего толков в тот период вызывало предстоящее бракосочетание Лоренцо де Медичи. Мне поведали о том, как его мать Лукреция нарочно отправилась в Рим, чтобы тайком проследить за тем, как ее предполагаемая невестка посещает церковь. Из своих наблюдений матрона клана Медичи надеялась определить, годится ли Клариче Орсини ее сыну в жены. Лицо девушки показалось ей слишком круглым, а шея — излишне тонкой. Клариче получила довольно заурядное образование и в познаниях не могла тягаться с тремя дочерьми Лукреции. Ее застенчивость и скромность, по догадке моих соседей, и были наиболее вероятной причиной того, что при ходьбе она «наклоняла голову, как курица». Лукреция де Медичи, впрочем, признала, что волосы у невесты на выданье отливают приятной рыжиной, руки у нее тонки, белы и изящны, а грудь красивой формы. «Но в конце концов, — подвели итог соседи, — дело решил размер ее приданого».
Будущей клиентуры скопилось уже порядочно, а аптеку я тем не менее открыть пока не могла. Мне нужна была наддверная вывеска, и я знала, где ее можно раздобыть. Одна эта мысль заставляла мое сердце учащенно биться: я собиралась наведаться в боттегу знаменитого Андреа Верроккьо.
Отправившись пешком на встречу с сыном, я чувствовала, как тает моя приобретенная за последние месяцы пребывания в образе мужчины уверенность в себе. Я сочла за благо до поры не сообщать Леонардо ни о своем переезде во Флоренцию, ни об изменении своего облика — единственно из-за беспокойства, как бы мои записки к нему не попали в чужие руки. Я нимало не тревожилась об отклике сына на мой маскарад — тунику и шляпу. В Винчи с самого его рождения мы, с одной стороны, привыкли вместе переносить враждебность и остракизм односельчан, а с другой — весело учились рука об руку. Наше взаимопонимание от этого только крепло и углублялось, давая простор для забав и розыгрышей. Подобные дружеские узы с собственным чадом — счастье немногих матерей.
Леонардо узнал бы меня в мгновение ока и с упоением новизны подыграл бы мне. Его жизнь без меня была так же тягостна, как и моя без него, — в этом я ничуть не сомневалась. Однако я всерьез опасалась, что попытка одурачить признанного живописца Верроккьо будет посрамлена первым же его проницательным взглядом. Кто-кто, а он-то сумеет отличить мужчину от женщины! Но выбора у меня не оставалось — сегодняшний день должен был утвердить дальнейшую стратегию моего поведения. Если обман раскроется, то унижение и презрение будут преследовать не только меня, но и моего сына. Мне надо было набраться силы и бесстрашия — и выйти победительницей.
По пути я не уставала восхищаться красотой фресок, которыми были украшены фасады церквей и многочисленных часовен на углах улиц. Пламя свечей озаряло лики мадонн с младенцем, созданных прославленными мастерами, и постепенно мне в голову закралась мысль, что вся эта живописная череда мало относится к религиозному искусству. Флоренция, казалось мне, нашла в ней лишний повод прихвастнуть мировой славой своих художников. Античные римские колонны служили украшением каждой крохотной площади и множества старинных каменных саркофагов, превращенных временем в водосборные лохани, у которых останавливались напиться кони.
Наконец я очутилась в ремесленном квартале. Мне указали на улицу Аньоло, узенькую, но аккуратно вымощенную. Ее составляли не дома и не дворцы, а сплошные мастерские, следовавшие друг за другом. «Несмотря на его бесчестное поведение по отношению к сыну, — подумалось мне. — Пьеро все-таки заслуживает похвалы, раз пристроил Леонардо в ученики к Верроккьо».
На улице Аньоло мне сразу бросилась в глаза мастерская, своим оживлением напоминавшая муравейник. Я медленно двинулась по направлению к ней, наблюдая, как несколько юношей водружают на телегу тяжелое, резное, красиво расписанное изголовье. Тут же, мешая грузчикам, носилась за мячом стайка ребятишек, а под ногами у них бродили куры, выцарапывая и склевывая что-то между булыжниками мостовой. Наконец юноши накрепко привязали изголовье к тележным бортикам, и лошадь повезла его заказчику.
Остановившись перед широким арочным входом в боттегу Верроккьо, я принялась разглядывать просторный зал. Если бы не массивный навес над ним, желающие имели бы возможность обозревать всю беленую внутренность студии. Просторное вытянутое помещение под сводчатым потолком заканчивалось небольшим проемом, в котором виднелся дворик мастерской. Лестница в глубине вела на второй этаж — вероятно, к спальням. На видном месте были выставлены образцы изделий: золоченая корзина и витиевато расписанный свадебный ларь, шелковый шарф, развевавшийся за спиной Лоренцо де Медичи в день торжества по поводу его обручения, а рядом — доспехи его брата Джулиано.
Верроккьо и вправду пользовался благосклонностью у городского правящего клана. Из множества флорентийских мастеров именно ему доверили оформить надгробие для Козимо де Медичи.
Юноши, нагружавшие телегу, уже вошли внутрь и занялись делом, из чего стало ясно, что все они были учениками маэстро. Подобравшись и как следует выпрямившись, чтобы казаться выше — мой и без того немалый рост я искусно увеличивала на добрых четыре пальца за счет каблуков, — я решилась войти в переднюю.
В нос мне ударила смесь пыли и всевозможных едких запахов: пота, лаков и растворителей. Я оказалась в самой гуще удивительных и разнообразных занятий. Тут стучали молотки, звенел металл, шипела охлаждаемая водой раскаленная ковка, скрежетал по мрамору гравировальный резец. Как ни странно, людей слышно не было: работавшие здесь мальчики и юноши сосредоточились каждый на своем деле или молчали по привычке к послушанию. Один из младших учеников подметал широкой метлой пол, другой у верстака отмывал комплект разнокалиберных кистей. Мальчик постарше перетирал краски на большом шлифовальном круге. Стены боттеги были сплошь увешаны всякими инструментами, эскизами, карнавальными и посмертными масками. На вращающемся столе красовалась деревянная модель церкви.
Я заметила, как один подросток вынул яйцо из куриной кладки, устроенной в коробе под верстаком, и отдал его своему товарищу, приготовлявшему ярко-синюю темперу. Тот разбил яйцо в миску с краской, продолжая ее перемешивать. Рядом с ними на скамеечке отрок прилаживал к палочке жесткие щетинки, собирая их в кисть, а его приятель покрывал слоем белой краски обширную деревянную панель.
Я всматривалась в лица, надеясь увидеть среди них Леонардо, но его тут не оказалось, да и мальчики, работавшие в передней, были гораздо младше моего сына — лет тринадцати, не больше. В этом возрасте Леонардо только-только поступил к Верроккьо.