хорошим директором, а он в статье утверждает обратное.
— Нет, мужики, вы, кажется, тут совсем обирючились. — Петр все еще пытался задать встрече наигранно-бодрый тон. — Вань, ты чего сопишь под нос?
— Я сомневаюсь…
— В чем, позволь узнать?
— Мне кажется, оба вы не правы. И Василий, и ты. По части Князева.
Глыбин, наливавший самовар, остановился с ковшиком в руке. Взгляд его выражал недоумение. Петр тоже недоверчиво-настороженно покосился на брата.
— А именно? В чем именно не правы? Слышишь, Глыбин, идем с тобой в разные стороны, а он говорит: не туда. Умничаешь ты много, Ваня.
— Может быть… Не спорю. Сегодня конфликт должен был разрешиться именно так: Князев останется директором. Прав Глыбин, а не ты. Ты, отстранив Князева, был бы прав завтра. Только по другой причине.
— Опять диалектика, — вздохнул Петр. — Все так, Ваня, ничто не стоит на месте, сегодня верно одно — завтра другое.
— Если хотите, я изложу то, что увидел в Вязниках. Во всей этой истории. В вашем столкновении.
— Валяй. Только недлинно, — разрешил Петр, за шуткой скрывая свою заинтригованность.
— Пока самовар греется, уложусь. Наше поколение, Петя, присвоило себе звание «деловых людей». Поскольку мы дети эпохи НТР, следовательно, должны отличаться от своих предшественников, руководителей старого типа. Они, предшественники, жали на сознание, выезжали на энтузиазме, словом, штурмовали. Штурмом взяли такие высоты, как индустриализация, коллективизация, штурмом разгромили фашизм и так далее. Нам штурмовать не подходит, наш бог — рацио: организация, расчет, система. Мы — «головастики»: все подчиняется разуму, и долой эмоции! Наше дело — сидеть в кабинетах, рассчитать, расписать, спланировать и, нажимая кнопки селекторов, приводить систему в движение. Так, в грубой, конечно, схеме, представляем мы себе свою роль. И вот поколение новых, так называемых деловых руководителей повело дело. Ведет Федя Князев, ведет Петя Стремутка… Возьмем Князева, поскольку сыр-бор из-за него разгорелся. Хватка есть, технически грамотен, понимает расчет, умеет загадывать… Относительный порядок, наведенный им в расстроенном хозяйстве, сказался на материальном положении и конечно же на самочувствии людей. Эти первые результаты, то есть устойчивость, уверенность, если хотите, душевное спокойствие, и принял Глыбин за заслугу Князева. Он прав, не спорю, потому что ему тут жить, работать, и он хочет порядка. Ты, Петя, тоже ради порядка, но другого, формального, консервативного, конторского, намерился лишить Глыбина уверенности, которую он обрел благодаря Князеву. Глыбин восстал против твоего намерения и был понят в области лучше, чем тобою. Скажи, Василий, я прав?
— Похоже, — согласился Глыбин.
— Хорошо, пойдем дальше. Один человек мне сказал: «Никто не хочет прибирать землю, прибирают только свои квартиры». Я проехал по совхозу — действительно так. Куда ни глянь — настоящим хозяином и не пахнет. Порядка-то нет! Так что же мы принимаем за порядок? Примитивное благополучие, в срок выполненную работу. Дело, сделанное по конторскому плану и расчету. В конторе записали: к такому-то числу посеять, к такому-то сжать, столько-то высеять на гектар, столько-то получить с гектара. А каким остался после нашей работы гектар — этого в плане нет. Этого и не запишешь ни в какой план, как ни в какую графу не впишешь душу работника, его совесть. Так вот, «деловой» современный руководитель Князев не учитывает сего фактора — душу человеческую, — потому что не знает ее, а не знает потому, что вообразил, что она не вписывается в стиль эпохи НТР. Проблески понимания я уловил в его рассуждениях, но он уже закоснел, ему не переучиться, значит, лет через пять, а то и раньше он устареет как руководитель морально, хотя и войдет в самый мудрый возраст. Тогда окажешься прав ты, Петр, отстраняя его от руководства. Но причина, как видишь, иная.
— Что же в твоем открытии нового? — спросил Петр. — Все это на поверхности дня. Видим и принимаем меры. Переход на подрядную систему организации труда вызовет то самое чувство хозяина, которого ты сейчас не усмотрел.
— Не вызовет, Петя. Не заблуждайся, пожалуйста. Перевести Глыбина и Новожилова на подряд, привязать их рублем к урожаю — и все? И в этом ты видишь панацею? А Князев, а тридцать его ученых управляющих, а ты со своим штатом, а Зеленев со своим? Вы-то как будете? Да ведь и Глыбину длинный рубль не нужен. Куда он его денет? Кончился рубль, пойми ты это. Кончился как стимул. Он не будит совесть. В лучшем случае — заставит вкалывать. А землю надо прибирать, Петя.
— Пусть так, прибирать надо, согласен. Кто, по-твоему, разбудит совесть? Что заставит без понукалок, по велению совести прибирать землю? Садовский с его картинками? Вы сейчас носитесь с идеей толкать искусство в деревню. Считаете, что оно поможет?
— Как одно из средств — да, поможет. А главное ты сам назвал: без понукалок. Понукалками можно заставить работать руки, но не душу, они ее только усыпляют и замораживают. Хозяином должен быть коллектив, а не Князев и не Стремутка как личности. Василий прав: ты нам нужен — сиди, не нужен — уходи. И это они тогда скажут, когда почувствуют себя действительно коллективом.
— Ох, Ваня! — вздохнул Петр. — Не работал ты в этом самом коллективе, иллюзии у тебя. Нет его, коллектива-то, есть четыреста рабочих единиц, каждая из которых знает только себя и свое.
— Погоди. А что же им еще знать-то, если вы с Князевым долго и упорно отучали их думать о коллективном? Допускал ли ты их к управлению? В лучшем случае — доводил до сведения, информировал. Они не возражают, пока платишь им ты, а не сами они зарабатывают себе на хлеб. А коль ты платишь, то и стоишь железно на своем праве приказывать. Не понравился Князев — уволить. Кому не понравился? Тебе, районному руководителю. А если людям по нраву — ты на дыбы: какой-то тракторист, видишь ли, посмел оспорить твое решение… Хочешь, скажу, чего ты боишься? Понимаешь и боишься?
— Ну-ну, скажи, отчего мы такие трусливые.
— Оттого, что не сумеете. Лично ты не сумеешь распрощаться с привычкой командовать. Вы деловые люди эпохи НТР, вы распределили функций: вам — управлять, массе — исполнять, а это противно самой сути нашего общества. Никакие вы не новые, вы — рудимент старого волевого стиля, только там хоть энтузиазм признавали, а вы и его отбросили, положились только на свои инженерные головы.
— Однако ты выдал, братушка. Под корень, что называется, сечешь. Как тебя только в редакции держат?
— Давайте пить чай, — позвал Василий к столу. Слушая спор братьев, он все думал о Николае Третьем, которого вдруг потянуло вывернуться перед ним наизнанку. А если бы было так, как говорит Ваня, ведь не дошел бы Третий до такого состояния. Обиду можно затаить на одного