Читать интересную книгу Последний орк - Сильвана Мари

— …Знаете, госпожа, ночью полет цапли можно угадать в темноте по крикам лягушек, которые попадают ей в клюв, — так отчаянно они квакают. Кстати, летом лягушки устраивают такой балаган, что оглохнуть можно, даже мертвого разбудят, простите за выражение, госпожа. Зато, когда нет другой добычи, всегда есть лягушки. Знаете, ваша милость, бульон из лягушек — это настоящий шик: такой же вкусный, как из курятины, вот он бы точно поднял на ноги и мертвого! Была у нас соседка, донна Сабирия, так ее отец лежал при смерти, и она сварила ему бульон из лягушек с острым красным перцем, да такой вкусный, что старик встал с лежанки и пошел плясать по улице и потом еще лет десять не умирал. Поэтому летом Варил — прекрасное место. Нужно только запастись красным перцем, а лягушек на всех хватит! Беда приходит зимой. Знаете, зимой нет лягушек, а чтоб поймать цаплю, нужно торчать ночи напролет в ледяной воде рисовых полей и молча ждать, пока сова не приведет тебя к гнезду, если, конечно, повезет. Бывает, что остаешься с пустыми руками. Но и тогда ночью просто красиво. Зато если мне удавалось кого-нибудь подстрелить, то не только в моем доме — на всей улице был праздник… Ну-ка, посмотрим, какого вы роста: наверное, нужно укоротить, но не намного, чтобы вы и потом могли им пользоваться, когда подрастете. Как вы думаете, так пойдет или еще короче?

Девочка надолго задумалась, потом неопределенно покачала головой. Ранкстрайл подумал, что, видимо, она все-таки немая.

Закончив лук, Ранкстрайл пожертвовал также лоскут от своего рукава неопределенного коричневого цвета, обернув его вокруг левого предплечья девочки, чтобы защитить ее от отдачи натянутой тетивы, которая могла хлестнуть, как настоящая плеть. Наконец он показал Авроре, как следует держать лук, и, встав за ее плечом, помог натянуть тетиву.

Ранкстрайл не мог избежать случайных прикосновений, от которых девочка легко вздрагивала, словно пугливый маленький воробышек, попавший в руки человека. Ранкстрайл, который все свое детство раздавал тумаки направо и налево и даже научил драться свою сестру Вспышку, но при этом никогда не засыпал без крепких объятий матери и отца, заподозрил, что Аврора, став заложницей своих драгоценных одежд, к которым нельзя было прикасаться, даже не знала, что такое ласка.

Он отодвинулся, не желая пугать ее чем-то незнакомым, показал, как держать лук, и принялся давать советы и указания, которыми снабжают всех начинающих:

— Видите ли, госпожа, чтобы понять, каким глазом прицеливаться, нужно сделать так: смотрите на что-нибудь, например на этот цветок мака, смотрите пристально. Теперь прикройте рукой сначала один глаз, потом другой. Если прицел сохраняется, этим глазом и нужно целиться… Молодец. Значит, левый? Ну, а теперь смотрите внимательно: нужно мысленно провести линию, соединяющую стрелу и цель.

Первые выстрелы Авроры попали в пустоту. Было совершенно ясно, что принцесса, в отличие от Вспышки, не только никогда не держала в руках пращу, но и вообще в жизни ни во что не играла. Ей не удавалось крепко сжать в руках лук. Не удавалось хорошо натянуть тетиву и дать стреле нужное направление. Она понятия не имела, как нужно целиться.

Ранкстрайл снова и снова объяснял ей, как следует наводить взгляд одновременно на стрелу и на цель, и советовал сильнее натягивать тетиву. В конце концов после целой серии выстрелов в никуда и невольного покушения на старого кота, который бросился прочь с оскорбленным мяуканьем, Ранкстрайл, не зная, плакать ему или смеяться, сказал:

— Ходят слухи, что эльфы целятся не взглядом, а мыслью, представляя, что они — стрела. Но, говоря по правде, я никогда не мог понять, что это значит.

Девочка повернулась и уставилась на него своими глубокими зелеными глазами.

— Эльфы целятся мыслью и представляют, что они — стрела, — почти по слогам повторила она.

В первый раз Ранкстрайл услышал ее голос.

Этот выстрел Авроры, как и все последующие, оказался абсолютно точным. Девочка могла попасть в травинку с расстояния в тридцать футов, в цветок мака — с шестидесяти. Она рассчитывала с точностью до дюйма направление стрелы и верно определяла силу, с которой следовало натягивать тетиву. Аврора оказалась прирожденным стрелком. Счастье блеснуло в ее глазах, словно лунное сияние в предрассветном небе.

Ранкстрайл подумал, что ей наверняка понравилось бы научиться охотиться. Краем глаза он заметил какое-то движение в папоротнике и указал на него девочке. Та моментально выпустила стрелу, и движение мгновенно прервалось — она подстрелила небольшого кролика! Ранкстрайл рассмеялся от восторга. Аврора же побледнела. Она бросилась к подстреленному животному и с отчаянием, со слезами на глазах смотрела, как оно умирает. Ранкстрайл от всего сердца пожелал себе провалиться сквозь землю. Не зря о дочери Судьи-администратора ходили слухи, что она недоразвитая, болезненная, безумная, как и ее мать, что она постоянно грустит и не желает принимать в пищу ничего, что когда-то было живым: хоть какая-то доля правды во всем этом присутствовала.

Аврора попросила Ранкстрайла поднять с земли бедное животное: сама она не могла наклониться, не испачкав грязью край своего парчового платья, и взять кролика на руки, не запятнав при этом свою бархатную тунику кровью. Ранкстрайл исполнил приказ, и Аврора нежно погладила шерстку мертвого зверька, лежавшего в огромных ладонях юноши. Даже сейчас, видя ее переполненные слезами глаза, капитан подумал, что эта боль все же лучше, чем пустота, это страдание лучше, чем совсем ничего. Он решил рассказать ей о голоде. Рассказать, как голод разрушает тело и человек заболевает кашлем и уже не выздоравливает, рассказать, как от голода люди теряют разум. Как изголодавшиеся дети вырастают уродами, а порой и умственно отсталыми, как душа становится пустой, низкой, подлой и убогой. Как голод убивает великодушие, уничтожает мужество.

— Послушайте меня, моя госпожа. Смерть — это не конец жизни, это лишь другая сторона медали. Вот, смотрите, — добавил он, вытаскивая из кармана свою третью, последнюю монету и поворачивая ее то одной стороной, то другой. — Все рано или поздно умирают и уступают место детям, мы с вами тоже когда-нибудь умрем, чтобы уступить место своим детям, и умрем с радостью, ведь честь иметь ребенка бесконечно больше, чем страх смерти. Без смерти наша жизнь была бы бессмысленной чередой дней и ночей. Смерть одних — это жизнь других. Сова ест мышь, цапля ест лягушек, и если бы этого не было, то на свете развелось бы слишком много мышей и лягушек, которые умерли бы от голода, наполняя мир зловонием своих изъеденных червями тел. Вот, держите, — он протянул ей монету, последнее, что осталось от его состояния, — так вы сможете вспоминать о том, что я вам сказал, и, может быть, простите мне то, что я заставил вас убить этого маленького кролика.

Девочка посмотрела на него долгим взглядом и кивнула.

— Прошу вас, господин, возьмите этого зверька и передайте его от меня человеку, который не может сам утолить свой голод. Если можно, ребенку. Я была бы безмерно вам благодарна за эту услугу. И заранее прошу прощения за беспокойство, которое она вам причинит. Господин, простите мое бесстыдство: вы уже убивали кого-нибудь в своей жизни?

Ранкстрайл понял, что речь идет не о кроликах или цаплях. Он честно ответил, что ему приходилось убивать людей, тех, кто заслуживал смерти: Черных разбойников, которые напали на небольшую ферму на берегу озера, разорив ее до основания, а потом пытались сжечь живьем его товарищей.

— Но вы бы никогда этого не сделали, если бы того не требовало спасение чьей-то жизни, вашей или кого-нибудь другого, правда? И вы храните память о них? — спросила Аврора.

Ранкстрайл не совсем понял, хотела ли она просто удостовериться или молила пообещать ей это. Он в жизни не задумывался о тех людях, которых ему пришлось убить. Ранкстрайлу вспомнилось, как Тракрайл предлагал брать врагов в плен, и это предложение снова показалось ему бессмысленным. Ему было слегка не по себе, как в те моменты, когда мать застукивала его дерущимся в грязи с мальчишками после ее бесчисленных уговоров и запретов касательно драки.

Он кивнул.

Пообещал.

Он никогда не убьет человека, если этого не потребует спасение своей или чужой жизни, и сохранит память об убитом.

— Я обещаю вам, госпожа. Даже нет, я клянусь. Мне как раз пришло в голову, что я еще никогда никому ни в чем не клялся, — проговорил Ранкстрайл, укладывая кролика в мешок. — Но и вы пообещайте мне, что, если когда-нибудь вам придется защищать свою жизнь или жизнь дорогих вам людей, вы не отдадите ее даром, а будете сражаться — сражаться, чтобы победить. Теперь, если вы не против, госпожа, я научу вас управляться с мечом, как научил мою сестру Вспышку. Тогда вы действительно сможете сражаться, защищая свою или чью-то жизнь.