Читать интересную книгу Последний орк - Сильвана Мари

В саду пышно цвели цветы поздней осени, но глицинии казались чрезмерно крупными, а их аромат — слишком головокружительным. Дворец Судьи оказался странным, большим и асимметричным сооружением без арок и колонн, с редкими окнами и без каких-либо украшений.

Дочь Судьи-администратора была моложе сестры капитана: ей не было и десяти. Девочка была одета в платье из серебристо-белой парчи, поверх которого шла темно-красная бархатная туника. Это были цвета Далигара, которые повторялись и на шелковых туфельках с серебряными застежками. Такие одежды ни в коем случае нельзя было пачкать или мять. Может, именно поэтому принцесса сидела напряженно и неподвижно, как каменная статуя. Аврора была очень красива: ее светлые волосы, заплетенные во множество тонких косичек, были плотно убраны под мелкую серебряную сеточку с жемчужинами, а ее прекрасное лицо озаряли большие темно-зеленые, словно море зимой, глаза.

Ранкстрайлу вспомнилась Вспышка: после смерти их матери и до того, как сестра выросла и научилась справляться сама, ему приходилось каждое утро заплетать ей косы. Нужно было заплести всего две косы, потом обмотать их вокруг головы и завязать ситцевой лентой. Но на это у него уходила уйма времени, да и Вспышка брыкалась без устали, лишь бы поскорей удрать. Ранкстрайл задался вопросом, сколько времени уходило каждое утро на то, чтобы завить все эти пряди и собрать их в сеточку из жемчуга и серебра, сколько Авроре приходилось сидеть неподвижно и скучать, и вся эта красота показалась ему бессмысленной.

Вокруг девочки сновали придворные, точно сосчитать которых Ранкстрайл не смог: человек пятьдесят дам, кавалеристов, слуг, фрейлин и пажей. Все считали своим долгом поприветствовать принцессу, и ни один из них не упустил случая похвалить ее грациозность, ее красоту, прозрачность ее нежной кожи, шелковистость ее волос, кто-то упомянул даже изящество ее расшитых шелком туфелек. Девочка, оставаясь скованной и неподвижной, благодарила всех легким кивком головы.

Ранкстрайл подумал, что даже комплименты, изливавшиеся бесконечным потоком, могут превратиться в пытку; может, именно из-за этого взгляд Авроры не задерживался подолгу на лицах ее собеседников, а устремлялся в пустоту.

Наконец наступило время церемонии, и придворные бросились к выходу. Тяжелые деревянные ворота, инкрустированные чистым серебром, открылись, и толпа устремилась за пределы высоких стен на залитую солнцем улицу. Снаружи многочисленная банда ребятишек разного возраста играла в какую-то сложную игру с мячом, сшитым из тряпок. Через открытые ворота в сад ворвались их громкие крики, вслед за которыми понеслись замысловатые просьбы подать милостыню, насмешки, такие же замысловатые оскорбления в ответ на отказ в подаянии и, под конец, топот убегавших от пинков и тумаков маленьких разбойников.

Через открытые ворота Аврора смотрела на детей. Взгляд ее оживился, и только сейчас Ранкстрайл понял, насколько пусты и грустны, словно глубокий безжизненный пруд, были до этого ее глаза. Ворота закрылись. Девочка, будто безутешный маленький филин, не сводила глаз с того места, откуда только что, пусть всего на один миг, в сад проникли свет солнца и крики детей; потом, как всегда неподвижная в своих бархатных и парчовых одеждах, она отвернулась. Взгляд ее вновь растворился в пустоте, и опять она стала похожа на всеми забытую мраморную статую.

Ранкстрайл не смог этого вынести.

Он постоянно находился в окружении детей: вырастил Вспышку, да и других ребятишек Внешнего кольца — детей пропавших отцов и потерянных матерей, и те, не имея ни одной родной души на свете, всегда привязывались к нему.

Он получил строжайший приказ молчать и не шевелиться, но молчать и не шевелиться рядом с ребенком, в глазах которого было столько пустоты, казалось ему таким же ужасным поступком, как ничего не предпринимать, когда кто-то тонет на твоих глазах.

Ранкстрайл подумал, что он уже достаточно хорошо знаком с плетью, чтобы знать, что от нее не умирают, а звания капитана его никто бы не лишил по той простой причине, что это звание ему никто никогда и не жаловал.

Он вышел из тени ивы, снял шлем и обратился к принцессе:

— Эй, ваша милость, — неуверенно начал он. Может, с учетом ее возраста, было достаточно обращения «госпожа», но он сомневался. — Прошу прощения, ваша милость, эм-м… простите, если я вам помешал, я просто подумал… эм-м… Вам не хотелось бы иметь лук? Лук со стрелами. Знаете, чтобы стрелять… Я как-то сделал лук для моей сестры, она будет постарше вас… Но когда я ей его сделал, лук, пару лет назад, ей было примерно как вам сейчас, и она очень радовалась. Тогда у вас будут не только качели, чтоб играть, но и лук — лучше две вещи, чем одна. Так что, если желаете, я сделаю вам лук и научу вас из него стрелять.

Аврора обратила на него свой молчаливый взгляд. Она долго смотрела на Ранкстрайла, и глубокий пруд в ее глазах понемногу наполнялся жизнью. Девочка кивнула.

На изготовление лука и стрел ушло почти все утро. Для лука Ранкстрайл использовал ветку ясеня, придав ей нужную форму при помощи стилета, который получил в подарок от старейшины Скануруццу по окончании их первого торга. На тетиву пошел кожаный шнурок, превращавший его флейту в пращу. Этот шнурок напоминал Ранкстрайлу о родных, о семье, ему не хотелось с ним расставаться, но отчаянная пустота в глазах девочки перевесила чашу весов, да у него и не нашлось ничего лучше. В конце концов, для пращи он мог легко найти другой шнур. После того как кожаный шнурок превратился в тетиву маленького лука из согнутой ветки ясеня, настала очередь сделать две стрелы из веточек ореха. На медные наконечники Ранкстрайл пожертвовал две трети своего состояния — две из трех имевшихся у него медных монет. Они были настолько тонкими и податливыми, что капитану не составило труда свернуть их в небольшие конусы. Перед этим он показал монеты заинтересовавшейся девочке, и та выслушала все его объяснения по поводу денег, ценности и стоимости вещей и по поводу того, как поступить в случае, когда тебе нужно купить что-то, на что не хватает денег, — например, лошадь или лекарства для дорогого тебе человека.

Ранкстрайл сбалансировал стрелы, закрепив на концах голубиные перья, найденные в гнезде на дереве. Чтобы достать их, ему пришлось залезть на орех, из веток которого он сделал сами стрелы. Юный капитан, который в своем привычном доспехе из кожаных пластин, соединенных металлическими клепками, мог бы залезть даже на верхушку столба с призами, что ставили на народных гуляниях, наконец-то снял с себя невыносимую сверкающую кирасу тяжелой кавалерии, надеясь, что за это нарушение не было предусмотрено худшего наказания, чем плетка.

Во время работы Ранкстрайл не умолкал ни на миг. Он рассказал Авроре о Вариле, цаплях, болотах и рисовых полях, описал миндальные плантации вокруг города и холм, покрытый апельсиновыми и оливковыми деревьями. Ранкстрайл всегда был скуп на слова — он никогда бы не подумал, что проведет целое утро, рассказывая девочке в затканных чистым серебром бархатных и парчовых одеждах о том, как он и его родные латали свою одежду перьями, украденными из птичьих гнезд.

Дело было в том, что даже у него, видевшего детей, рывшихся в помойке и дравшихся с крысами за капустные кочерыжки, детей, в глазах которых отражалась война, у него, хоронившего детей, в глазах которых ничего уже не отражалось, у него, видевшего, как умирала от кашля его мать, у него, научившегося растягивать корку хлеба на целый день раньше, чем говорить, — даже у него кровь стыла в жилах при виде тоски, пустоты, безжизненности, наполнявших эти зеленые глаза.

Он описал девочке Внешнее кольцо и его обитателей, Черных разбойников, коров, Заимодавца, Скануруццу, Высокую скалу, плоскогорье Кастаньяра, высокое, великолепное, где на лугах зеленела густая трава и текли ручьи с прозрачной, как в садах богов, чистой водой. Он объяснил ей, что это была суровая, но прекрасная, как рай, земля, где можно и умереть. Аврора слушала его в благоговейном молчании, не пропуская ни слова и не сводя с капитана глаз. И под этим взглядом, который пробудился от его голоса и засверкал умом и жизнью, Ранкстрайл рассказывал обо всем на свете, лишь бы не умолкать.

Он рассказал даже, как ребенком сам научился стрелять из лука на болотах и что с тех пор большие серые цапли и другая дичь пополнили их скудный рацион, прежде состоявший из улиток да лягушек. Он объяснил ей, что на болота нужно было ходить по ночам, ведь жителям Внешнего кольца запрещалось охотиться, охота разрешалась лишь гражданам Цитадели. Рассказал, как научился узнавать присутствие егерей по полету птиц.

— …Знаете, госпожа, ночью полет цапли можно угадать в темноте по крикам лягушек, которые попадают ей в клюв, — так отчаянно они квакают. Кстати, летом лягушки устраивают такой балаган, что оглохнуть можно, даже мертвого разбудят, простите за выражение, госпожа. Зато, когда нет другой добычи, всегда есть лягушки. Знаете, ваша милость, бульон из лягушек — это настоящий шик: такой же вкусный, как из курятины, вот он бы точно поднял на ноги и мертвого! Была у нас соседка, донна Сабирия, так ее отец лежал при смерти, и она сварила ему бульон из лягушек с острым красным перцем, да такой вкусный, что старик встал с лежанки и пошел плясать по улице и потом еще лет десять не умирал. Поэтому летом Варил — прекрасное место. Нужно только запастись красным перцем, а лягушек на всех хватит! Беда приходит зимой. Знаете, зимой нет лягушек, а чтоб поймать цаплю, нужно торчать ночи напролет в ледяной воде рисовых полей и молча ждать, пока сова не приведет тебя к гнезду, если, конечно, повезет. Бывает, что остаешься с пустыми руками. Но и тогда ночью просто красиво. Зато если мне удавалось кого-нибудь подстрелить, то не только в моем доме — на всей улице был праздник… Ну-ка, посмотрим, какого вы роста: наверное, нужно укоротить, но не намного, чтобы вы и потом могли им пользоваться, когда подрастете. Как вы думаете, так пойдет или еще короче?