— Видимо, это у меня наследственное, — хладнокровно ответила девушка. — Вы-то тоже не похожи на благородного человека. Мелкий жулик, трусливый слизняк, понятия не имеющий, что такое честь.
— Честь?! Что ты понимаешь в чести?! Ты продала свою честь в обмен на яркие тряпки! —
разорался герцог — Подстилка... даже отомстить не смогла!
— отомстить? — с удивлением переспросила девушка.
— Как быстро ты позабыла клятвы и обещания! — усмехнулся герцог — Ты уверяла меня, что скорее умрешь, чем будешь ему принадлежат! Но, кажется, тебе оказали такой радушный прием, что ты наплевала на свое желание пустить ему кровь?!
— Еще какой радушный, — усмехнулась девушка. — Еще какой! Такой радушный, что мне невольно стало любопытно, какого цвета потроха у вас, дорогой отец.
— злобная продажная стерва! — выдохнул герцог Его лицо налилось кровью, он задрожал от злости, и девушка невольно сделала шаг к столику, на котором,
незамеченный стариком, лежал кинжал. — Шлюха дешевая! Жалкая потаскуха! О- о-о, какой позор, иметь в семье такую дочь. Подобраться к врагу так близко, и не убиты.
— Можно подумать, вы не были близко с принцем настолько, чтоб нанести ему удар!
Однако ж, отчего-то не нанесли. Не смогли. Но себя в том не вините. А с меня требуете того, что вам не по силам?
— Тебе это было бы намного легче сделать!
— И потом познакомиться с королевским палачом и его вязанкой с хворостом на главной площади? Это вы называете «легче»?
— Это обелило бы наше имя! Нашу родовую честь! Но ты предпочла раздвинуть ноги и погубила нашу честь окончательно! Дешевая тварь... нет, ты не благородная дева! ты...
твоя мать, верно, от конюха тебя зачала! Тебе место среди нищенок, попрошаек.
Злобный и трусливый старик довел девушку до бешенства своими словами.
Казалось, он нарочно глумится, обзывает ее, чтоб причинить побольше боли.
Ее тряхнуло так, что она до крови закусила губу, чтобы не наброситься на него и не расцарапать с визгом ему лицо.
«АХ, вот ты как со мной?! Хочешь поговорить на понятном тебе языке?! Да как скажешь, дядя! Ты что, думал, я покраснею от слова «шлюха» и упаду в обморок? Смотри, как бы тебя самого откачивать не пришлось»
— Закройте-ка свой рот, — грубо сказала она. — Он годится только на то, чтобы у солдат сосать в походе. Чтоб по усам текло.
— Что?! — выдохнул герцог в изумлении.
Таких оборотов речи он вряд ли ожидал от своей воспитанной и образованной дочери.
— Я сказала, старый говноед, — еще сильнее заводясь, произнесла она, — пасть захлопни. Не то я и передумать могу. И принц с радостью тебе головенку отсечет. Я все хотела спросить, как это тебе не стыдно было прятаться за спинами дочерей. Теперь вижу
— таким, как ты, не стыдно. Если меня мать от конюха зачала, то тебя твоя наверняка от осла. Так что родословная у обоих у нас не айс.
— Ах ты, мерзавка!
— Спокойно, папаша, не дрыгайся. И грозить мне не надо. А то завизжу, стража прибежит, и объясняй потом, как ты сюда попал. Впрочем, не успеешь объяснить.
Они нанижут тебя на копья, как кабана. Так что помолчи и послушай, что я скажу.
— Что тебе надо, исчадие ада?!
«Что мне надо, что мне надо? Чего никогда б не попросила подлая и хитрая Эвита?! —
лихорадочно соображала Маша.
И ответ пришел очень быстро.
— Мне надо, чтоб ты спас от печальной участи хотя бы одну свою дочь, сын осла, —
огрызнулась девушка. — Виолу Она невинное дитя. Ты уйдешь в тень, исчезнешь. Виола останется твоей наследницей, герцогиней, хозяйкой твоих земель и богатств. Я упрошу принца, он отпустит ее.
— Что..
— А ты уберешься подальше и не посмеешь вливать свой яд в ее разум. Пусть растет союзницей принца Альберта. Это защитит ее намного больше, чем никчемный трусливый папаша. И честь семьи будет восстановлена. Незапачканная в этом дерьме юная и независимая герцогиня куда лучше, чем старый пень в обтаженных штанах. Фу, отойди от меня, от тебя смердит.
— Что ты задумала, подлая тварь?!
— Ты еще и оглох, старый засранец? Как странно. У ослов длинные уши. У твоего папаши они оказались глухими? Я могу повторить, чтобы ты расслышал.
— Замолчи, исчадие ада! — выдохнул герцог, багровея от ярости и стыда. — Как ты изменилась.. Как. От моей дочери ничего не осталось, вместо нее какая-то злобная, вульгарная девка!
— Можно подумать, от герцога в тебе много что осталось, — устало произнесла девушка.
— Злобный и трусливый старикашка, спрятавшийся под моей юбкой.
Лучше б ты сам меня убил, отравил, что ли, чтобы мне не пришлось переживать тут чудовищного унижения. Или сам бы умер. в бою, защищая. Тогда в неволе я б могла утешаться мыслью, что отец сделал все, чтоб защитить меня, и даже больше. Но и этого утешения я лишена. Ты трусливо откупился, спас свою жизнь, отдал на растерзание меня... Да что там — меня! Виолу, ребенка, отдал! Тебе ведь все равно было, что с ней может сделать солдатня? Обозленные, они могли поднять ее на пики. Или вспороть живот. Мало ли на войне ужасов.
— Не вспороли же! — желчно возразил старик.
Девушка грустно покачала головой.
«Папаша года! Ему действительно все равно, — подумала она. — К его чувствам бесполезно взывать и искать утешения — тоже. Если меня не будет, а с Виолой что-то случится, что заденет его так называемую честь, он легко отречется от дочери.
Выкинет девчонку на улицу, просить милостыню. Или того хуже, просто утопит как собаку.
Камена на шею, и привет. Ну, меньше сантиментов! Жалости он точно не заслуживает.
Этого засранца давно надо выгнать из его теплой норы».
— Слишком много слов, — грубо произнесла девушка. — Ну, решайся. Для тебя все может закончиться здесь и сейчас. Ты можешь стать свободным, тебе ничто не будет грозить. В
отличие от тебя, — она усмехнулась, — принц человек слова. Он не тронет тебя, если пообещает.
НО старик не слушал ее.
— Ничто не будет грозить?! — вскричал он. — А нищета — это ничто?! По-твоему, это не та угроза, которой можно бояться?!
— Совсем без штанов не оставим, не переживай, — холодно ответила девушка.
— Нет. Нет. Нет — закричал герцог, багровея. — Я не хочу! Я не согласен! Я слишком многим пожертвовал! Нет!
— Чем ты пожертвовал, шкура поганая?! — озлилась девушка.
Герцог встряхнулся, как старый пыльный ворон.
Он вдруг сделался удивительно спокойным, как будто не трясся здесь за свою жизнь и за свои богатства. В чертах его снова появилось достоинство, в старческих глазах — стальной блеск.
— А кто ты такая? — спросил он тихо, вкрадчивым, холодным и опасным голосом.
Да так, что девушка, до того чувствовавшая над ним свою полную власть, теперь в ужасе отшатнулась. — И не говори, что ты Эвита. Лицо, тело, волосы, жесты — да, ее, но слова...
Твои резкие, грубые слова — они не могут принадлежать моей дочери. И не надо говорить мне о тяготах похода и об окружающей тебя солдатне, — старик тихо и очень мерзко рассмеялся. — Эвита никогда не стала бы повторять затем и, кого считала ничтожествами!
«Ого! — промелькнуло в мозгу Маши. — Вот это я называю палевом! Догадался, учуял, старый лис! И как выкручиваться будем?»
Но отступать было некуда: и она решила идти напролом.
— Люди меняются, — огрызнулась она, отходя от старика, темной тенью нависающего над ней — И пересматривают свои приоритеты и ценности.
Ничтожеством я теперь считаю тебя, и все, чему ты меня учил, для меня не имеет значения!
— Не пытайся выкрутиться, девочка, — все так же тихо произнес старик, хитро щуря глаза. — Поздно; ты меня не обманешь. Эвита не играла в благородство. Я
знаю ее очень хорошо, она ведь моя дочь, росла на моих глазах. И скорее слов праведного гнева она сказала бы мне прямо, чего хочет для себя. В чем ее выгода.
У Эвиты вседа была выгода на уме! Да и бранные слова у нее были скуднее, но куда злее, приправленные магическими недобрыми пожеланиями. А ты... пустышка!