— Она воды просит, — перевела я слова больной женщины человеку в белом халате.
— Они все постоянно что-то просят, — отмахнулся тот, — и так каждый день.
— Но ей плохо!
— Всем сейчас плохо. Время такое.
Я мысленно пожелала сучонку в белом халате такой же участи, обошла по большой дуге больную тётку, чтобы не встречаться с ней глазами, и вышла их приёмного покоя.
Что делать? Ясно, что ему не помогут. При таком равнодушии, я даже не знаю, как комментировать всё это.
В углу сиротливо стояло кресло на колёсиках. Я схватила его и покатила на улицу.
Деду явно стало ещё хуже.
Поймав какого-то человека, что пришел проведывать кого-то, я, грозя ему всеми карами небесными, с его помощью, подняла с лавочки и усадила дедка в кресло. Затем покатила его в приемный покой.
Ну а там всё та же картина. Мучающиеся, изнывающие от боли люди и равнодушный человек в белом халате над ними. Святая инквизиция в действии.
И что мне делать?
В приемный покой вошла группа людей в белых халатах. По всей видимости врачи.
Я подошла к одному, с самым важным видом и сказала:
— Вон в кресле сидит дед. У него или инфаркт, или инсульт. Посмотрите его, пожалуйста.
Врач гневно вскинулся, но увидев, как я сунула две купюры ему в карман, моментально переменил мнение и живо заинтересовался дедом.
Уже буквально через каких-то пару минут деда осмотрели, изучили и предварительно что-то там диагностировав, покатили куда-то вглубь больницы.
— Постойте! А что с ним?
— Вам сообщат, — отрывисто сказал врач.
Ну ладно.
Я еще немного постояла в приёмной палате. Среди океана боли и страданий. Никто меня ничего не спрашивал.
Ну ладно. Буду надеяться, дедок, что тебя в больнице не бросят. Что могла, я для тебя сделала.
Я глянула на часы и ахнула. Провозилась со всей этой историей почти два с половиной часа суммарно.
У меня же работы ужас сколько.
Я припустила на свой участок.
Но это только казалось, что всё рядом. Потому что мы ехали на машине. Учитывая, что совсем не рядом, плюс я дважды заблудилась, суммарно получилось, что я отсутствовала целых три часа с хвостиком.
Когда я добежала на свой участок, меня уже ждали:
— Любовь Васильевна, — Алексей Петрович вышел из машины и остановился напротив меня, демонстративно поглядывая на часы, — Вы опять полдня прогуляли.
— Извините, — пробормотала я, — так вышло. Обстоятельства.
— Какие опять обстоятельства?
— Шла по улице, и дед какой-то упал. Пока отвезла его в больницу, пока там сдала врачам, вот столько времени прошло.
— Ваши приключения меня мало интересуют. Ерунда какая-то. Кто будет план выполнять? Вы даже еще испытательный срок не прошли, а уже злоупотребляете!
— Извините…
— Никаких извинений! Нам такие сотрудники не нужны! Вы уволены!
— Как?…
— Советую вам написать по собственному желанию. Иначе придется мне акт составлять и статью для вас выдумывать. Подумайте, нужна ли вам такая запись в трудовой?
— Но я…
— Ваши причитания не помогут
— Это не причитания! — вспыхнула я, — а заявление на увольнение я с удовольствием напишу. Считаю ваше поведение — скотством!
— Любовь Васильевна! Ещё одно выражение в таком тоне и пойдете по статье!
Нужно ли говорить, что уже через час я опять была безработной?
Глава 12
Быть безработным, с одной стороны, тяжело. Особенно, если ты привыкла работать, и так много лет подряд. Привыкла жить в таком ритме. Но почти два ковидных года в самоизоляции сломали наше мышление. И то, что раньше казалось ужасным ужасом, нынче воспринимается с явным облегчением. Я свободу от работы имею в виду.
Поэтому если раньше я бы после увольнения, да ещё такого неприятного, была бы как минимум в депрессии, то сейчас я отнеслась к данному происшествию с известной долей пофигизма. Ну уволилась. Больно надо было. Чай не академиком я работала, чтобы убиваться. Тем более деньги, найденные в абонентском ящике, позволят какое-то время прожить и без работы.
Да, глупо и не хотелось бы проедать финансовую подушку, черный день всегда норовит нагрянуть внезапно, без предупреждения…
Мои мысли прервали какие-то звуки за стенкой.
Что такое?
Я чутко прислушалась. Так, сейчас девять тридцать. Сегодня я проснулась рано утречком, метнулась в соседний двор и купила свеженького молочка и творожку (одна хорошая женщина из села привозит), затем приготовила завтрак, разбудила и накормила детей, отправила их в школу, помыла посуду, а потом решила еще полчасика подремать, раз такая возможность появилась.
И теперь этот звук. Именно он разбудил меня.
Я опять прислушалась.
Точно, за стенкой. Кто-то гремел, звучала даже музыка.
С ума сойти! Там живёт уринолюбивая Ивановна. Которую накануне отвезли в больницу. Но звуки из-за стенки продолжаются. И ещё так громко.
Барабашка?
Ведомая самыми дурными предчувствиями, я вскочила, накинула халат и пошла проверять (да-да, как в тех дурных американских третьесортных фильмах ужасов, где героиня идет ночью в подвал проверить, кто там рычит).
Ну вот я тоже такая же героиня.
Пошла, значит, проверить.
Позвонила. Жду.
Сперва ответа не было. Только музыка смолкла. И тишина.
Но я так-то женщина настойчивая. Продолжала жать на звонок до тех пор, пока дверь не открыли.
— Что вам надо? — из двери высунулась женская голова.
Неизвестная женщина была примерно лет сорока-сорока пяти. Так сразу и не определить (в это время женщины еще не научились ухаживать за собой: уходовая косметика заменялась боевым макияжем). Химическая завивка начёсана в высокую сложносочинённую прическу. На лице — агрессивный раскрас (особенно поразили губы — обведённые