А утром я вышла на свой участок. К моему счастью, песок кто-то убрал. Я сомневалась, конечно, что жильцы наняли уборщика, скорей всего заставили хозяина (Иванова) убрать после своей стройки.
Ну что же. Как говорится — баба с возу… тем более, с утра что-то сердечко у меня пошаливало. Не сильно так, но постоянно. Это меня изрядно нервировало. Но тем не менее, надо было работу работать.
Я взяла метлу и принялась мести дорожки. Вжих, вжих. Затем занялась урнами для мусора. Затем посыпала дорожки с той стороны, где постоянно подмерзает. Уже планировала перейти к уборке вокруг мусорных контейнеров, как вдруг вспомнила, что не купила нитроглицерин и если сейчас сердце заартачится, то что я буду делать. Да и соседям отдать надо.
Посмотрела на часы — одиннадцать.
Так, основная работа переделана, сейчас метнусь в аптеку и потом займусь мусорными контейнерами.
Я сбросила спецовочный жилет и рукавицы, которые нам выдавали в ЖЭКе, и побежала в аптеку. Она находилась на этой же улице, всего за 4 дома от моего участка. Только с наружной стороны улицы. Очень удобно.
Я выскочила на оживлённую улицу. Сегодня было чуть теплее, чем вчера и позавчера — весна вступала в свои права. Я пробежала один дом. Второй. И тут возле третьего дома, буквально в двести метров от аптеки, я обнаружила лежащего ничком на земле мужчину. Народ торопился и обтекал его, двумя спешащими потоками.
Я не могла пройти мимо (ну это же я!). Поэтому подошла к человеку. Присела, перевернула его голову.
Дышит.
Он него не было запаха алкоголя. Более того, одет он был чисто и опрятно.
Что это? Инсульт, инфаркт? Гипертонический криз? Я не разбираюсь. Знаю только, что нельзя человека двигать туда-сюда, вдруг позвоночник или шея переломаны. Губы у него, кстати, были синими.
— Мужик, ты слышишь? — хрипло спросили я.
Человек попытался что-то прохрипеть, только слов было не понять.
Его надо в больницу.
Я оглядела торопливый равнодушный поток.
— Люди, помогите! Человеку плохо! — несколько раз прокричала я. — Его нужно в больницу! Человек умирает!
Но толпа по-прежнему равнодушно текла по своим делам. А человек, по всей видимости, умирал. Или уже умер.
От этой мысли я похолодела и бросилась к нему:
— Вы живы?
— Угым… — прохрипел тот.
— Держитесь, я сейчас.
А что я сейчас могу? Мобилки у меня нету. Рядом телефонной будки не наблюдается. Никому никакого дела до умирающего человека нету. Что делать — не знаю.
Движимая паникой, я подбежала к какому-то прохожему, и буквально ухватила его за руки:
— Помогите, человек умирает! Нужно в больницу!
— Да алкаш это! — отмахнулся тот.
И второй отмахнулся.
И третий…
Я готова была зарыдать.
Что делать?
Человеку, как я видела, становилось всё хуже.
— Ыыыы… — простонал бедняга.
— Что?
— П-переверни, дышать не могу…
Я, плюнув на технику безопасности, как смогла, со всеми предосторожностями перевернула его на спину.
Это оказался очень старенький дедушка.
— Держитесь, — велела я.
— Я умираю, — пробормотал тот и зашелся в хрипе.
— Не умирайте! — сказала я, — вы не должны сейчас умирать! Держитесь! Ну сами подумайте, сейчас март, вся земля мёрзлая, подумайте, как вас будут работники кладбища проклинать!
— П-почему?
— Потому что мёрзлую землю копать очень трудно! Дождитесь хоть лета, а потом умирайте сколько душе угодно! А над людьми издеваться не надо!
Я что-то ещё говорила. Какую-то ерунду. Говорила, пыталась убедить дедка держаться.
Рядом притормозило такси. Я бросилась к нему.
— Помогите отвезти человека в больницу. Видимо инфаркт.
— Триста, — равнодушно сказал таксист и зевнул.
— Бога на тебя нету! — возмутилась я. — Там человек умирает. И больница на соседней улице.
— Триста, — повторил таксист и соизволил перевести на меня взгляд, — или платишь, мать, или я поехал.
— Плачу! — выдохнула я.
У меня были деньги Любаши. И хоть я планировала тратить их на другое. Но бросать человека было не в моей практике.
— Помоги занести, — сказала я таксисту.
— Я не грузчик.
— Да ты не человек, что ли? — возмутилась я. — А если с тобой завтра инфаркт случится? И всем насрать будет? Так и сдохнешь под забором! Пошли поможешь, говорю!
— А если он облюет мне сидения? — забеспокоился таксист.
— Я оплачу чистку, — успокоила его я. — Пошли говорю!
С помощью ругающегося таксиста удалось дотащить дедка в такси, и мы поехали в больницу.
Возле больницы, таксист помог перенести дедка на лавочку во дворе и торопливо укатил. Получив свои триста (пытался, гад, еще пятьдесят выклянчить «за транспортировку», но я сказала, что, если будет наглеть — пойду в церковь и за упокой на него свечку поставлю. Он испугался и свалил. Гад и жлобина!).
Я осмотрела — никакие бригады медиков не бежали навстречу. Никому никакого дела. А дедку было всё хуже. Лицо уже посинело, ещё не сильно, но заметно.
— Дедуля! Держись, я сказала! — рявкнула я, — ты обещал!
Дед что-то силился сообщить, но я побежала в приемную:
— Там человеку плохо! На лавочке! — сказала я дежурному человеку в белом халате.
— Женщина! Вон их у меня сколько! — человек в белом халате (я просто не знала, доктор это или санитар какой-то), равнодушно махнул рукой.
Я оглянулась и обомлела — в приёмной на скамейках. На стульях. И даже на полу, сидели. Лежали. Корчились от боли люди. Много людей. И многим было не просто плохо. А очень плохо.
— Воды! — прохрипела толстая тётка, скорчившись на лавочке буквой «зю».